интерпретациях, затем к политическому опыту нации в профессионально-субкультурных интерпретациях, далее к профессиональному опыту специальности в местных институциональных интерпретациях и в дальнейшем, видимо, к культурному опыту человечества в его микрогрупповых социокультурных интерпретациях. Здесь наблюдается возрастание ранга источника опыта, сопровождаемое «измельчением» его интерпретирующей, т. е. практически использующей инстанции.
Одновременно хорошо выражена и гуманитарная направленность перемен в средствах социальной регуляции жизни людей от крайних форм принуждения (насилия) к согласованию интересов (демократии) и стимуляции добровольного социально ответственного поведения (культуре как управленческой стратегии). Этой тенденции соответствует и эволюция оснований идентичности от родовых (биологических) к социально-культурным, затем к культурно-политическим и, наконец, предположительно – к гуманитарно-культурным.
Наблюдается развитие от обеспечения интересов макроколлективов к обеспечению интересов микроколлективов, от адаптации к природным условиям – к адаптации к условиям историческим, а затем – и к собственным социальным и культурным особенностям, от методов насилия – к методам преимущественного согласования [об этом см.: 309].
И еще одну тенденцию культурного движения необходимо отметить: культура прошла путь от умиления прошлым (и ностальгической концентрированности на нем) к осознанию необходимости «ремонта настоящего» (и рациональной погруженности в его проблемы) и далее к проектированию будущего (и превентивному переживанию его).
Все это дает основания предположить, что культурный опыт, который в последние века рассматривался как вторичный (гуманитарный) по сравнению с опытом политическим и социальным, в общественном сознании постепенно начинает выходить на приоритетные позиции и, видимо, займет подобающее место в культуре постиндустриального общества. Его фактическая значимость, безусловно, всегда была очень велика, но только теперь начинают в должном объеме осознаваться социальные последствия его разрушения или пренебрежения им.
Таким образом, можно сделать некоторые выводы об общем векторе направленности исторического развития культуры.
На протяжении тысячелетий культура была наиболее консервативной составляющей социального существования человеческих сообществ [см. об этом: 157]. Она заставляла народы тысячекратно переживать собственное прошлое, постоянно воспроизводить его в традиционных формах деятельности и продуктах, видеть в прошлом эталонный образец правильного состояния дел, поведения людей, их решений и предпочтений. «Богатыри – не вы…». Все богатыри, герои, значимые образцы оставались далеко в истории. Настоящее было в лучшем случае терпимо плохим, а уж о будущем, и говорить было нечего. Культура не то, чтобы специально боролась с новациями, но всегда удерживала их
