пора завязывать на сегодня, но лучше дождаться, когда наконец-то уйдёт и этот последний раздражитель.
Звонок её телефона. Луна и Луноход? Серьёзно? И такое лицо у неё счастливое, что хочется немедленно сделать какую-нибудь гадость. Не могу понять всплеска очередного раздражения. И она не собирается уходить. Чёрт.
Революционерка затихает наконец за компьютером, а я, перекладывая бумаги, цепляюсь взглядом за цифры и буквы и делаю неожиданное открытие: тишина действует как второе дыхание.
И всё же я невольно слежу за ней. Изредка. У неё острые лопатки. Двигаются, как крылья, когда она шустро бьёт по клавишам и неосознанно поводит плечами. На длинной шее змеится выбившийся локон. А в смешные рожки она воткнула по карандашу, став ещё больше похожей на неспокойного дурашливого робота. Антенны, блин. Космическая связь с другими галактиками. Интересно, что заставило её остаться после работы? Что она там так увлечённо ваяет? Пишет письмо любимому Луноходу? Слагает стихи на день свадьбы бывшей начальнице?
Злюсь на себя и отключаю камеры слежения. Это помогает. Ненадолго.
«Stone cold, stone cold», – взрывает тишину тоскующий голос.
От неожиданности я вздрагиваю. Что за…? Что происходит?.. И вместо того, чтобы выйти и поставить зарвавшуюся нахалку на место, рука тянется к монитору.
Она танцует. Всё те же плавные движения – ничего лишнего. Но не скупо и зажато, а ярко и артистично, когда в каждом жесте – свой особый смысл. Она танцует, а я не могу оторвать от неё взгляд.
Не постановочный танец, а импровизация. Но в небрежных штрихах проступает контур, угадывается стиль – рука Мастера.
Она плавно встаёт на мостик – перетекает, словно в её теле нет костей. Футболка задирается, и я вижу аккуратный, идеальный пупок. Там дрожит в приглушённом свете капелька пирсинга. Ну, конечно. Кто бы сомневался. Но моего скепсиса хватает ровно до того момента, когда она начинает плавно отрывать ноги от пола и выходить в стойку на руках. Потрясающе. Кажется, кто-то забыл, как дышать.
Но ей этого мало – просто движения и владения телом. Она превращает швабру в шест – чёртов пилон, вокруг которого она то вьётся, как змея, то, мотнув головой, беззвучно подпевает в воображаемый микрофон.
Я вижу, как шевелятся её полные губы. Мохнатые ресницы прячут взгляд. Голубая жилка неровно бьётся на шее, отсчитывая участившийся пульс. Обрисовываю взглядом ключицы. Ныряю внутрь круглого выреза. Туда, где прячутся упругие грудки-мячики.
Она ладненькая, как игрушечка. В ней нет ни излишней худобы, ни лишних килограммов. Плавная, как бесконечные волны. И рост у неё – средний. Не мелкая миниатюра и не подиумная дива, а, что называется, – в самый раз. Метр шестьдесят пять – навскидку. Максимум – метр семьдесят.
Я невольно морщусь от собственного жадного интереса. Да нет, ерунда. Это чисто исследовательский подход, схожий с тем, когда на рынке лошадь выбираешь. Но да: лошадка слишком привлекательная.
