не укусишь, не зашипишь. И будешь ты картофельным пирогом, который дебелая соседушка примется мять, щипать и отщипывать, кусок за куском…
Валентин ворочался на диване, вздыхал, смотрел на окно, в которое колотил ливень. Отчего-то вспомнил маменьку, как провожала его в армию. Вокзал, поезд, проливной дождь. Стайка новобранцев. И он в этой стайке. И вдруг услышал мамин голос:
– Валя, Валюшка!
Мама бежала под дождём. Кинулась к нему и давай гладить по голове, по плечам:
– Сынок, бить тебя будут! Терпи! Перетерпишь, отстанут.
На лице мамы слёзы вперемешку с дождем.
Маменька этими своими отчаянными возгласами удружила ему. В учебке его пару дней дразнили Валюшкой. Собрались бить – в туалете. Терпеть и покорствовать Валентин не стал. Отлупил обидчиков так, что те отступили, заткнулись и долго соображали, привиделось ли, как щуплый пацан стал многоногим, когтистым, с клыкастой пастью и с огромным хвостом. Или это была тень на стене нужника, отблеск не пойми чего с улицы.
Маменька не знала, что Валентин давно всё о себе ведает, давно превращается и самообладает. С каких пор? Да с детсада, когда маменька забыла забрать его из детсада. Потом выяснилось, что не забыла – лежала в больнице, избитая мужем. Тот в ярости, не совладав с собой, набросился на неё. А потом исчез, уполз навсегда.
Маменьку в крови нашла соседка. Куда уж было соседке вспомнить, вызывая скорую, охая и ахая, о мальчишке в детсаду.
Не вспомнила. Валентин сидел и ждал, ждал и сидел возле ведра поломойки, которой воспитательница поручила присмотреть за пацаном, пока родители не придут. Валентин сидел у ведра с грязной водой, сидел и ждал. Потом сказал, что сам домой пойдёт.
Поломойке-то что? «Иди, иди!»
Валентин вышел, пошёл к забору – а калитка закрыта! Возвращаться в детсад, просить, чтобы открыла калитку, слушать сочувственные охи:
– Так твои родители и не пришли? Вот беда! Где они? Пьют, что ли?
И он полез на забор. Полез не как мальчик с короткими руками-ногами, а как большой и очень сильный… неизвестно кто. Валентина так обрадовала ловкость и сила, которой обладал, что он даже не стал смотреть на свои новые руки и ноги. Другим было и тело, ну и пусть! Зато он бежал сейчас по забору, а если ему захочется – может и по стене дома побежать…
Ай! Резкая боль в мизинце. Валентин на ходу засунул палец в рот. Боль прошла.
Так и бежал, пока на него не залаяла соседская собака. Валентин остановился, стал прежним. Подошла соседка, хозяйки собаки:
– Валя, а мама в больнице… Арто, ты почему на Валю рычишь? Нельзя! Пойдём к нам, я тебя покормлю, чаем напою. А завтра к маме отвезу!
– Я домой! – насупился он.
Соседка повела к себе. Валентин спрятал мизинец в кулак, пил чай, кивал. Соседка выполнила свой долг добра и сочувствия, отпустила. Дома было
