мне номер. Не здороваясь, незнакомый женский голос сказал, что случилась беда, что наш общий близкий человек умер.
Умер?!. Когда же я выведала у неё наконец, о ком идёт речь, то даже успокоилась. В первую минуту мне подумалось, что беда случилась с моим отцом, дедушкой, мужем или ещё кем-то из очень близкой родни. А оказалось: с человеком, с которым нас не связывало почти ничего.
Только жёлтый цвет купленного мной платья уже не радовал и напоминал не солнце и песок желанного лета, а стены больницы, в которой мне в детстве месяцами приходилось лежать.
Очень насторожила меня просьба этой женщины, так, невзначай, перевернувшей весь день, а потом, как оказалось, и целые годы моей жизни. Она просила меня позвонить его папе и очень настаивала на этом. А я всё не понимала: зачем же звонить, когда прошёл уже год, как мы с его сыном расстались. Когда и расстались-то мы не сказать чтоб друзьями.
* * *
Увы, я не умела любить. Моя молодость так била ключом, что я слишком была сосредоточена на себе и не замечала многого в жизни. Даже когда в последние месяцы звонила Сергею сама – звонила лишь потому, что мне что-то было от него нужно.
Последний раз, кажется, в три или в четыре часа ночи. В тот миг трещал по швам один из моих новоиспечённых, но пока не устаканившихся романов. Хотелось побольнее ударить того, другого, который даже не понимал, не хотел понять, как глубоко, как сильно нужно меня любить. Невольно привлекала грешная мысль: из постели одного тут же в постель другого. И уже, как далёкий и глубоко пережитый сон, вспоминала уютную комнату, покрытую алым, точно кровь, ковролином, резные, вставленные в оправу красного дерева, зеркала, глубокую нишу, возвышающуюся над вырезанным из дерева в виде орла изголовьем кровати… И стены… Стены такие вишнёвые, что иногда от их цвета рябило в глазах. «Замок… Маленький замок…» – подумала я, как только вошла в его дом впервые. А ещё вспомнилась церковь, стоящая на высоком холме прямо перед нашим окном. Белая, с чёрными, как смоль, куполами. Сколько раз я приезжала к Сергею под утро и сколько раз она высвечивалась на серо-лиловом зареве предрассветного неба.
В его комнате меня всегда, точно нега, вмиг охватывала царящая вокруг тишина. И только алые простыни – такие скользкие, что удержать их под собой было практически невозможно, – нарушали гармонию, царившую в этом доме всегда.
Только в тот раз к Сергею я не поехала!
Кажется, по дороге на стоянку такси помирилась со своим новым. Кажется, Сергей даже звонил мне уже через пару часов, чтобы узнать: приеду я или нет. Но, увы, ни одного слова из нашего с ним разговора я не помню.
Горько устроена память: целые недели, месяцы нашей жизни, она стирает напрочь, а оставляет какие-то минуты и даже доли минут, которые крутятся в нашем сознании собранием замедленных кадров. Представьте, как бы запомнила я этот предутренний разговор, если бы знала, что он у нас с Серёжей будет последним?
Но куда
