в метро. Именно в его переходах… Первое, что мне бросается в глаза, – это всё те же необычайно свежие и алые розы. Но куда более удивляет меня лицо держащего их перед собой незнакомца. Я мельком вычленила это лицо за одним из соседних столиков, когда с тройкой своих знакомых оказалась вечером в кофейне на Патриарших. В голове моей тогда точно молнией пронеслось: «Везёт же некоторым! Какой симпатичный мужчина!» На Сергее был чёрный вельветовый пиджак, а по широким плечам его спадали пушистые, светло-русые, почти до пояса волосы. Удивило меня и то, что эти волосы вовсе не превращали их обладателя в гламурного мальчика или хиппи. Для этого он был слишком аккуратен, слишком спокоен и аристократично одет. Весь его вид говорил о том, что он умён, что несомненно из среды творческой и обеспечен.
* * *
С той ночи прошло почти два месяца. За это время я успела поменять работу, проститься с любимым, переехать в Самару и снова вернуться в Москву. И вот этот человек стоит на шахматной доске Таганской прямо передо мной.
Вы скажете: «Бывает же в жизни чудо!» Да, бывает!.. Но только со мной оно случается слишком часто. Бог всегда даёт человеку то, о чём он нечаянно помечтал. А потом возникает другой вопрос: что с этим мечтаемым делать?
Теперь при малейшем столкновении с Сергеем в обычной, обыденной жизни всё моё первое, восторженное, впечатление рассыпалось в прах. Во всём его поведении, в жестах чувствовалось что-то неуверенное и жалкое. Но что было делать?! Заявлять, что «и в театр я с вами больше идти не хочу»?! Покорнейше взяв букет, я встала на убегающее вверх полотно эскалатора. Говорить нам было не о чем и незачем. И молчание становилось щемящим.
К счастью, пришли мы перед самым началом спектакля. Только заглянули в гардероб, как весело раздался третий звонок и представление началось.
Много воспоминаний рождало во мне происходящее на сцене действо. Калейдоскопом неслись в памяти лица тех, кого называла я близкими по духу и даже друзьями ещё вчера, а потом вдруг вспоминалось, как все они при чрезмерном с ними сближении исчезли, а вернее так, стали врагами. И больнее, что врагами, а не просто чужими людьми.
«Наш ад – это наши близкие! – ударяла камнем в моё сознание брошенная со сцены фраза. И следом за ней: – Вся наша жизнь – это замкнутая комната, из которой ты постоянно хочешь вырваться, но не знаешь, куда». Уже потом я узнала, что перевод Сартра был достаточно вольным, но тогда для меня это значения не имело.
Антракт настал незаметно. Из него помню только то, что в фойе оказалось как-то пафосно и неуютно, почему-то особенно сильно перебегал из угла в угол и копошился народ. Было много блондинок в узких коротких платьях и кавалеров, на лицах которых было написано, что в театре они впервые – и неприятно удивлены. Даже привычная интеллигентная публика оказалась в этот вечер необычайно активна: все вокруг пили шампанское или коньяк, громко говорили и размахивали руками, жевали разноцветные тарталетки и бутерброды с красной икрой.
Не помню,
