дела вздохнул старичок. – Безрассудство…
– Вы даже не хотите знать, почему я решила умереть?! Легко осуждать вот так, со стороны!
– Нет ни одной достаточно весомой причины для этого, поняла? – парень протянул ей марципан, чтобы изо рта не посыпалось новых возражений.
Помогло – девушка начала обиженно жевать.
– Вы все думаете, что смерть открывает новый мир, и никто не думает, что до новых миров нужно сперва дорасти. На самом деле, большинству смерть не только ничего не даёт, она ставит точку в отведённом тебе отрезке времени, лишая тебя грядущих возможностей.
– Так я давно растеряла всё, грядущее и негрядущее! – с досадой воскликнула девушка. – У меня нет родни, работы, настоящего, будущего, крыши над головой, да и с головы она, как видишь, потихоньку съезжает. Все кругом либо померли, либо разбежались. О каких таких грядущих возможностях ты говоришь, умник?!
– Ну, хотя бы о возможности встретить меня. Ведь если ты задумала сейчас умереть, ты навсегда закроешь для себя этот шанс.
– Больно надо! – фыркнула девушка.
Горечь марципановой глазури запечатала строгие губы.
– Ты сперва попробуй, потом рассуждать будешь! Зачем ты снял её с дерева, дед? Там она лучше смотрелась! По крайней мере, болталась из стороны в сторону и не возникала!
– Вы, пожалуй, стоите друг друга, – хихикнул старичок, не без удовольствия. – Не задерживай ты её, иначе не успеет ничего понять. Кончится, бедолага!
– Ты прав, – согласно кивнул молодой человек. – Итак на все правила наклали, осталось только до кучи заблудшую душу предназначения лишить.
Чувствуя близкую разлуку, она хотела сказать им что-нибудь милое, оставить положительное послевкусие, поблагодарить за стол и компанию, сделать прощальный книксен, вежливо откланяться и т. п. и т.д., однако все благие намерения издохли в утробе.
Стоило ей открыть рот, как парень с наглой поспешностью подался вперёд и крепко поцеловал её. Она подавилась поцелуем, закашлялась, выплёвывая в ночь грязно-серый туман, и с большим трудом разлепила неумело склеенные смертью глаза.
Смерть лишь слегка коснулась их, не успела закрыть намертво; впрочем, зрачки всё же подернулись тонкой мутной плёнкой. Веки отекли; в висках плескалась боль, с шумом выливаясь из ушей.
В освещенном перевёрнутом окне полоумная старуха подбрасывала пухлые оладьи на сковородке – и это в три часа ночи! Хоть что-то в мире оставалось неизменным…
Остальное поменялось полностью, и даже чересчур круто. Улица плыла перед ней, мерцая красным и пульсируя, картинка размазывалась.
Только фигура старухи вырисовывалась чётко на фоне светового пятна, словно вырезанная из чёрного картона.
Собрав остатки жизни, девушка сделала титаническое усилие, конвульсивно дёрнулась вверх и схватилась руками за ветки. Ноги выскользнули из ловушки сами; она не чувствовала их, не чувствовала собственного
