близких. «Ни в коем разе не верю!» – с улыбкой утверждал Сбитнев в подобных случаях. И таким образом расписывался в беспомощности человеческого разума.
Однажды Степан Павлович почувствовал легкое недомогание. Примерно то же самое ощущает добротный кухонный шкаф, когда служанка поставит в него немытую чашку. Что-то неприятно потягивало внутри, доставляя неудобство. Сбитнев сперва винил в плохом самочувствии нервную работу, которая заключалась в ленивом перебирании конторских бумажек и неумеренном распитии чая в обед. Потом он погрешил на завтрак и принял решение сделать вечером выговор кухарке. Однако некая гадливость не оставляла его даже после такого ответственного решения. В итоге служащий покинул пост, сказавшись больным, и вознамерился завтра же показаться врачу.
На следующий день, полный надежд уничтожить недуг в зародыше, Сбитнев бойко шагал в госпиталь к своему знакомому, Петру Моисеевичу Брамсу. Брамс слыл видным лекарем. Он заведовал целым отделением, чем вызывал немалую гордость своей многочисленной родни. Кроме того, Брамс обожал свою работу, командуя всеми и всюду. Подчиняться его приказам было тем более унизительно, что он не вышел ростом, выглядел плюгаво и отдавал команды гнусавым баритоном простуженного деда.
– Ну-с, – сказал Пётр Моисеевич. – Рад вас видеть. Чем страдаете? – тут же перешёл к делу врач.
– Знаете, у меня болит где-то тут и тут, – пояснил Степан Павлович, неопределённо водя по тугому барабану толстого живота.
При этих словах цепочка карманных часов ударилась о ножку стула; вокруг посетителя затренькало.
– Хм, – веско промолвил Брамс и начал быстро строчить в тетради. – Я думаю, это очень серьёзно, – продолжил он после паузы, во время которой не удосужился и краем глаза взглянуть на пациента.
– Да что вы? – всполошился Сбитнев. – А насколько серьёзно?
– О, этого вам никто не скажет с точностью, даже я, – гордо ответил доктор. – Сперва нужно провести кое-какие исследования.
– Исследования? Но я думал, я тут ненадолго…
– То есть как ненадолго? – нахмурившись, перебил Пётр Моисеевич. – В нашем деле, знаете ли, поспешность нужна только при ловле блох, ха-ха. Да-да, при ловле блох.
Брамс уткнулся в свою тетрадку и замолчал. Степан Павлович занервничал. Он, конечно, слышал, что врачи – занятые люди, однако надеялся хоть на какую-нибудь протекцию; ведь когда-то Пётр Моисеевич лечил его троюродную тётку по материнской линии.
– Вы считаете, мне непременно потребуется лечение? – наконец спросил он.
– Ну разумеется! – загнусил Брамс, гневно приподнимая брови. – Уверяю вас, случай серьёзный. У меня есть все основания предполагать тахикардию или хронический синусит! А это вам не шутки шутить. Да-да, не шутки! Впрочем, у меня и без вас забот полно, – и он снова уткнулся в свою тетрадку.
– О Боже! – испугался
