Джоанна? – переспросил Мамерто. – Я слыхал, она училась в большой школе у янки. Приехала, говоришь? Пошли ей небо много счастья, хорошая она девушка.
– Еще бы ей не иметь много счастья! – проворчал дон Чус. – Сколько денег, столько и счастья, а уж ей-то жаловаться на бедность не придется…
Глава 3
Дом был построен в старом колониальном стиле: белые стены, красная черепица крыш, увенчанных башенками-мирадорами, выложенные синей майоликой террасы и кованые завитки оконных решеток. На площадке перед домом стоял уже десяток машин, и другие то и дело подкатывали по главной аллее.
Гости начали съезжаться к семи часам. В холле их встречала сама виновница торжества, сеньорита донья Джоанна Аларика – сияющие глаза, улыбка, чуть тронутые легким загаром плечи и ослепительный вечерний туалет. Она казалась окруженной сиянием, видимым и невидимым, эта вернувшаяся из Штатов наследница лучшей плантации в департаменте.
Гостей было много, их поздравления и провинциальные комплименты были слишком однообразны, и Джоанна уже начинала тяготиться своей ролью. К счастью, ее выручала тетка.
Донья Констансия чувствовала себя в подобной обстановке как рыба в воде. Ее увядшее лицо с высоко поднятыми выщипанными бровями выражало самое любезное гостеприимство, смешанное с заботой о том, чтобы все было «как полагается». Она вовремя овладевала вновь прибывшими и, оставив племянницу на ее передовом посту, увлекала их в гостиную, где ими занимался уже сам хозяин.
Забота хозяина о гостях ограничивалась тем, что он – после грубовато-фамильярного приветствия – предоставлял их самим себе и слугам, разносящим напитки. Своим настоящим вниманием дон Индалесио Монсон удостаивал очень немногих. К ним относились такие фигуры, как старый Гарсиа, владелец второй по размерам (после «Грано-де-Оро») плантации; бывший сподвижник генерала Понсе отставной полковник Перальта и особенно иезуит падре Фелипе – болезненного вида личность с изысканными манерами и елейным голосом, пользующаяся огромным влиянием при дворе монсеньора архиепископа и чуть ли не в самом Ватикане.
Остальных гостей с их женами и дочерьми дон Индалесио замечал постольку-поскольку. Небрежный кивок, а в лучшем случае – покровительственное похлопывание по спине, первый подвернувшийся на язык комплимент для сеньоры или сеньориты – и хватит. О чем можно говорить со старым дураком Тибурсио Орельяна, чья земля не сегодня-завтра пойдет с торгов?..
Дон Индалесио стоял в углу, держа руки в карманах, и внимательно слушал иезуита, который что-то говорил ему вкрадчивым шепотом, то и дело складывая молитвенным жестом руки с белыми до восковой прозрачности пальцами. Рядом со своим утонченным собеседником плантатор казался воплощением грубой силы: тяжелый, широкоплечий, с темным квадратным лицом, изрезанным глубокими морщинами, и жесткими подстриженными усами, еще не тронутыми сединой. Закончив таинственную тираду, падре Фелипе склонил голову и, не ожидая ответа отошел от хозяина своей скользящей походкой, спрятав руки в рукава сутаны. Дон Индалесио хмуро посмотрел ему вслед и достал из кармана потертый кожаный
