Влюбленный мужчина исполнит любое желание, приказ, прихоть – не задумываясь, а тот, кто остался равнодушен – никогда. Еще она знала, нельзя оказаться в положение отвергнутой. Брошенная – синоним больная. А больная – синоним старая. А быть старой – это же навсегда!
Они спустились в гостиничный ресторан.
Респектабельная гостиница, расположенная в центре города. Ротонды, балкончики, лепнина. Бельгийские ковры смягчают шаги немногочисленных постояльцев. Пустующие кресла холлов. Их пыльный темно-багровый бархат напоминает о днях расцвета Византии. Пустые буфеты на нечетных этажах. Полупустой ресторанный зал на первом. Сонные официантки что-то жуют, а грустный тапер лениво наигрывает Шопена. Переполненная сауна на третьем этаже – из-за её дверей доносятся визгливые возгласы возбужденных женщин и слышится мат.
Под звуки прохладного блюза поужинали, а потом поднялись к ней в номер.
Он сказал, им еще предстоит обсудить многое. Она рассеянно кивнула в знак согласия: и в самом деле многое – начинается смертельная битва, и будут в неё убитые и раненные.
– Произойдет событие, которое – ошеломит! – сказал он.
“Ах, если бы”, – подумала она.
– Фантастический проект: остроумный, тонкий, сумасшедший! – бахвалился он.
“Невыполнимый, безрассудный, порочный, преступный, жестокий, опасный и не нужный”, – вынесла она свой собственный приговор, внимательно выслушав его.
Но переубедить его было нельзя.
– Оценила? Красиво? Изящно? – самодовольно спросил он.
“А если и в самом деле получится? – подумала она, – А вдруг?”
Это ощущение возникло внезапно – у неё потянуло, защекотало где-то внизу живота, она сжалась…
Он, поймав импульс её вздрогнувшего тела, замолчал…
Она медленно повернулась к нему…
Он запустил руку под кружевной бюстгальтер…
Её тяжелая белая грудь вывалилась в широкое декольте…
Он смотрел и смотрел, а она, вдруг испугавшись, что через мгновение он оторвет свои горячие сильные руки, замерла, покрывшись мурашками, и подумала: будто в первый раз, вот дура-то. И тишина, что обрушилась на них лавиной, вовсе не казалась тяжелой, а невесомой, как серебренная пушистая снежинка, прилегшая на ладонь, как летняя паутинка, коснувшаяся щеки, как шлейф запахов, что летит вслед, и пьянит, и кружит голову.
Её ареола была широкой, не менее шести сантиметров в диаметре, и темно-коричневый сосок торчал из её центра как батарейка. Он впился в него зубами и прикусил до боли, а потом – отпустил и густо лизнул его, и вновь ударил языком со скоростью и силой, и начал бить и толкать её напрягшийся, разбухшей и потемневший сосок.
– Да?
– Да. Да. Да.
Внутри неё уже скопилась влага и недопустимо переполнила её, и своим пронзительным будоражащим ароматом выдала её.
Он, словно дикий зверь, вытянул шею, повел носом, глухо прорычал-простонал,
