и жилось, эта цель больше не существует; некому теперь разгадывать мои стихи и мою прозу и подмечать, какое чувство или воспоминание в них отражено! Что свету до моих сочинений и мне до его мнения и вкуса!»
…Да, в своё время я была главной светской дамой всей Москвы. Но стихи заслонили для меня всё – они были моим счастьем и горем…
В них я не боялась сказать того, что могло вызвать гнев царской цензуры. Меня очень тронула судьба декабристов. И пусть под грозным окриком Николая I общество примолкло – моя муза была на стороне тех, кто поменял мундиры с золотыми эполетами на каторжанскую робу, не желая изменить своим убеждениям. Тогда я и написала стихотворение «К страдальцам-изгнанникам», что красноречиво говорило о моём отношении к сибирским узникам:
Хоть вам не удалось исполнить подвиг мести
И рабства иго снять с России молодой,
Но вы страдаете для родины и чести,
И мы признания вам платим долг святой.
…Дальше – ещё больше – в 1845 г. я сочинила стих «Насильный брак», в котором аллегорически осудила отношения России к Польше. Именно за те поэтические строки, посвященные польскому восстанию в Варшаве, император Николай I выслал меня из Санкт-Петербурга.
В те времена воспитанию патриотизма и любви к Родине придавалось большое значение, причём это было неотъемлемой частью и в дворянских, и в крестьянских семьях. Патриотизм был естественным состоянием любого подданного царской России. Мальчик с пелёнок рос, держа в сердце три понятия: Честь. Император, Отчизна. Но «честь» – на первом месте. А потому я, как и Пушкин, писавшая свободолюбивую лирику, подвергалась гонениям.
Впрочем, мне кажется, что в тех моих строках всё было чистой правдой, облечённой в поэтическую форму, судите сами:
Старый барон (он же – Россия)
Не властен у себя я дома:
Все непокорна мне она,
Моя мятежная жена! (Польша)
Ее я призрел сиротою,
И разоренной взял ее,
И дал с державною рукою
Ей покровительство мое;
Одел ее парчой и златом,
Несметной стражей окружил,
И, враг ее чтоб не сманил,
Я сам над ней стою с булатом.
Но недовольна и грустна
Неблагодарная жена!
Я знаю – жалобой, наветом
Она везде меня клеймит;
Я знаю – перед целым светом
Она клянет мой кров и щит,
И косо смотрит, исподлобья,
И, повторяя клятвы ложь,
Готовит козни, точит нож,
Вздувает огнь междоусобья;
И с ксендзом шепчется она,
Моя коварная жена!..
И торжествуя, и довольны,
Враги мои на нас глядят,
И дразнят гнев ее крамольный,
И суетной гордыне льстят.
Совет мне дайте благотворный,
Судите, кто меж нами прав?
Язык мой строг,
