памяти, стали артефактами моего счастья – обломки имеют преимущество перед статуей в смысле продолжительности экспозиции.
Ссылка на артефакты использована с умыслом – я пытаюсь придать воспоминаниям научный привкус. Я мог притянуть метафоры, сравнив грудь Клары с цветком лотоса или с соблазнительным плодом, но поэзия не ведет к разгадке. В куклах была тайна – я чувствовал это инстинктом.
Я имею в виду не таинственное эстетическое впечатление, и не способность механической игрушки служить спусковым механизмом страсти – я говорю о фундаментальных, незыблемых вещах, от каких у неподкупного исследователя замирает любознательное сердце.
Такой исследователь, натолкнувшийся на чудесное подтверждение ночных прозрений, впадает в священную оторопь, и артефакт, существовавший до того лишь в его проницательном воображении, материализуется перед глазами окаменевшим подтверждением его фантазий.
Артефактов памяти, относящихся к Кларе, в моей коллекции три – кроме упомянутой груди и чудесной линии изгиба кукольной спины, я отношу к сокровищам моих воспоминаний и то, что бедра Клары при коленопреклонении не расходились вширь, как этого можно было ожидать из предыдущего опыта моих наблюдений за живыми женщинами, а сохраняли ту идеальную, выверенную ширину, какую задумал отвечающий за чертежи мастер, и я сотни раз с изумлением наблюдал этот пространственный феномен – единственный известный мне случай, когда зрение, ждущее мучительного искажения пропорции, обнаруживало способность проводить точнейшие пространственные замеры, и всякий раз убеждалось, что никакого искажения нет, а есть изумительная, навсегда отлитая форма.
Скульптурное совершенство зада Клары, плавное изменение линии её позвоночника, и неуловимая маленькая грудь – вот треножник моих мучительных воспоминаний, относящихся к этому маленькому эльфу, подарившему мне пиршество механической чувственности, и то, что сам этот эльф не был никаким эльфом, и вообще не имел отношения к физиологии, не омрачает моих благодарных воспоминаний.
Привычка Клары комментировать пиршество любви выглядела мило, и будь моя воля менять прошлое, я просил бы Клару говорить бесконечно.
Клара, болтающая в постели, принадлежала мне, и реплики, выдуманные кукольным творцом, точно предназначались мне – и это было удивительно. Любовные пустячки, пригодные для случайного владельца, подгонялся по индивидуальной мерке интонацией голоса куклы – но я уверен, что эти интонации были кукольными только наполовину, и в них пряталось отражение моих тайных желаний.
Стоило приливу нежности втянуть меня в особенно сильную и затяжную волну, как в голосе Клары появлялись томные длительные ноты, уместные в нахлынувшем на меня состоянии, и я не сомневался, что эти ноты не могут быть случайными или общеупотребительными – это был строго персонифицированный аккомпанемент для моего чувствительного
