у сюда, в лесной домик, к бабушке Василисе Наркисовне, а сам тут же уехал. Даже чаю не попил, так торопился.
А если всё по порядку, то начать надо так.
Нилкины мама и папа – геологи. И потому редко бывают дома. Ну, работа у них такая – вечно скитаться где-то далеко, за тридевять земель.
А ребёнок остаётся с бабушкой. С бабой Анютой, маминой мамой
И вдруг баба Анюта заболела. Врачи настоятельно посоветовали ей лечь в больницу на месяц-полтора. Моментально встал вопрос – а куда ребёнка-то девать? Поехать в летний лагерь Нилка наотрез отказался, сказал, что лучше умрёт. Ну, не коммуникабельный он, что тут поделаешь!
И тогда осталось последнее – отвезти ребёнка ко второй бабушке. Тоже, конечно, вариант не самый лучший. Проблема в том, что она живёт в диком лесу, без всяких благ цивилизации. И, что характерно, менять свой образ жизни наотрез отказывается, как её не уговаривали переехать в город, к сыну. В общем, тот ещё характер у старушки.
Мама сначала была категорически против:
– Там же дикий лес, медведи, волки, комары и прочая жуть. И никакого телефона – ни мобильного, ни стационарного! Я просто с ума сойду от беспокойства и тревоги за ребёнка.
Папа возразил так:
– Во-первых, телефон есть. В деревне. Это километра два. А во-вторых, неизвестно, где ребёнку опаснее – в глухом лесу или в городе, где всякий транспорт, под который недолго угодить, и полным-полно хулиганов.
– Везде страшно, – со вздохом согласилась мама. А папа улыбнулся и сказал:
– Ах, ты моя трусишка!
– Не обо мне речь, – рассердилась мама. – Вопрос – найдут ли они общий язык?
– А почему нет? – удивился папа.
– Вот скажи на милость: когда Василиса Наркисовна в последний раз общалась с детьми? Когда вас с братом Лёшкой хворостиной гоняла по всей избе?
– Ай, сколько той избы, чтобы гонять! – отмахнулся папа. – Ну, гоняла. Так было за что. А Даниил у нас парень не шкодливый. Для чего его хворостиной?
Мама опять тяжело вздохнула:
– Не нравится мне это всё…
– А что, есть другие варианты?
Вариантов не было.
И вот уже собран чемодан с одеждой и прочими необходимыми вещами.
И вот уже они втроём – мама, папа и сын – едут на вокзал.
И вот уже объявили посадку на поезд.
В купе на прощание мама со слезами на глазах обняла Нилку:
– Солнце моё, потерпи, это всего каких-то полтора месяца.
Она вышла из вагона и всё стояла, махала рукой, глядя в окошко. Нилка тоже махал ей в ответ изо всех сил.
Но вот поезд тронулся. И они с папой поехали.
Ехать и смотреть в окно сначала было интересно. Но в конце концов это наскучило, мальчик задремал.
Вышли они на каком-то глухом полустанке. Уже смеркалось.
С полчаса сидели в крохотном деревянном вокзальчике. Ждали. Наконец, подъехал старенький газик. Из него вышел усталый парень лет двадцати пяти, сказал не то обиженно, не то виновато:
– Извините, Пётр Иванович, колесо по дороге спустило, вот и задержался.
– И тебе, Никита, здравствуй! – весело ответил папа. – Ну, поскакали?
И они действительно – поскакали: трясло и подбрасывало так, что Нилка уже не мечтал доехать живым.
Однако, доехал. Газик посигналил, остановился, осветил фарами какое-то тёмное строение впереди. Папа бодрым голосом сообщил:
– Вот это и есть дом твоей бабушки Василисы Наркисовны Заречиной. Здесь я, можно сказать, родился и вырос.
И они стали выбираться из машины, потирая ушибленные места. А на крыльцо дома, щурясь от яркого света фар, вышла старуха, высокая, сухопарая, немного сутулая.
– Кого принесла нелёгкая? – спросила она низким хрипловатым голосом.
– Мама, это я, – отозвался папа. И добавил: – Внука тебе привёз.
– Ладно, заходите все, нечего там топтаться!
Зашли только Нилка и папа. Никита остался ждать в машине.
Внутри большого, сложенного из круглых брёвен дома царил полумрак. Вместо привычной электрической лампочки комнату освещала стоящая на столе закопченная керосиновая лампа.
«Здесь, кажется, и вправду нет электричества!» – догадался Нилка и опечалился.
Мама, конечно, предупреждала, мол, бабушка Василиса Наркисовна застряла в каменном
