лагеря, вытащили пулеметы и установили их на плацу. Туда же согнали заключенных и без долгих разговоров всех расстреляли. Само собой, беспредельщики в общий список расстрелянных не вошли. Зону закрыли, а уголовных отморозков перевели в лагерь, где отсиживал свой срок Михайлов.
Прибывшие очень скоро перессорились со своими блатными братьями и теперь держались отдельной агрессивной группой. Всем было понятно, что на зоне должны были произойти какие-то изменения. Кто одержит верх в этой борьбе, было неясно. С одной стороны, был смотрящий со своими людьми, а с другой – сплоченный коллектив бандитских авторитетов-беспредельщиков. Благодаря своему натиску, их группа питалась намного лучше, чем все остальные. Они запросто отбирали продукты у ослабленных людей, и порядка на зоне теперь не было. Все кадровые военные из лагеря ушли добровольцами на фронт, и сейчас у политических не было той мощи, которая раньше помогала сдерживать уголовный беспредел в лагере.
Однажды очередь дошла и до друзей Михайлова. В столовой у них отобрали весь мизерный паек хлеба, который выдавался на целый день, а это означало, что, возможно, завтра уже их станет меньше. Друг Михайлова попытался отбить часть хлеба, но уголовники набросились на него и стали забивать ногами. Тот пытался закрывать голову руками, но урки просто озверели. Они ничего не видели, кроме жертвы, которая лежала у них в ногах и мешала им сытно провести день.
Михайлов понял, что если сейчас не вмешаться, то, скорее всего, того просто убьют. Он вытащил из валенка один из своих заказанных ножей и со всей силы вонзил его в ногу ближайшего блатного. Тот громко вскрикнул и отскочил в сторону. Михайлов умудрился порезать еще одного зека, и теперь все внимание было переключено на него. Уголовники окружали его и зловеще ухмылялись:
– Ну, паскуда, прощайся с жизнью. Не посмотрю, что старик, – все кишки выпущу и заставлю все это сожрать.
Всем было понятно, чем это должно было закончиться, но раздался сигнал к построению на работы, и беспредельщики медленно потянулись к выходу:
– Сегодня вечером решим нашу терку. Лучше сразу вешайтесь, до утра вы не дотянете, гниды паршивые.
Михайлов смотрел на свои окровавленные руки и думал о том, что он наделал. То, что теперь до утра они не доживут, ему было ясно, но, с другой стороны, его друг был жив, и у них оставался впереди еще целый вечер жизни. Хлеб у них все равно забрали, и получалось, что их жертва была напрасной. Когда он сидел в карцере, то время тянулось, как резиновое, и каждая минута казалась вечностью, а теперь время стремительно летело, и ничего нельзя было изменить. «Вот ведь как устроено в жизни, – думал он. – Нет, чтобы все наоборот, как было бы здорово». Он помог подняться на ноги своему другу, и, шатаясь, они направились на построение. Когда они шли к своим местам, то весь путь их провожали злые взгляды блатных. Казалось, что весь мир ополчился
