над романом, писатель оценивает подобные попытки, предпринятые ранее европейской литературой (образы Дон-Кихота и Пиквика), ставя своего героя в один ряд с ними: «Вдохновенная речь Князя (Дон-Кихот и жёлудь)» [9; 277]. В конце марта 1868 года Достоевский делится с Ивановой своими надеждами, связанными с романом: «Я ужасно боюсь за роман и минутами почти совсем уверен, что не удастся. Идея слишком хороша, а на выполнение меня, может быть, и не хватит, особенно так спеша, и за границей… <…> Идея одна из тех, которые не берут эффектом, а сущностью. Эта сущность хороша в замысле, но какова-то ещё в исполнении?» [28, 2; 291–292]. К сожалению, предчувствия писателя оправдались. Несмотря на выстроенную в первой части образную систему и фактически завершённую внешнюю идею романа, идейный синтез задерживался, и поставленная художественная задача не была решена.
Только 23 марта 1868 г. Достоевский сообщает жене: «Давеча мне хотя и мерещилось, но я всё-таки окончательно ещё не выяснил себе эту превосходную мысль, которая мне пришла теперь! Она пришла мне уже в девять часов или около, когда я проигрался и пошёл бродить по аллее. (Точно так же в Висбадене было, когда я тоже после проигрыша выдумал «Преступление и наказание»)» [28, 2; 290]. В итоге потребовалась корректировка основного сюжета и композиции последующих частей. Однако работа продвигалась медленно, что было связано с постоянными материальными и бытовыми затруднениями, беременностью жены, а затем рождением и смертью дочери Софии. В конце июня Достоевский пишет Ивановой о том, что ещё не закончена вторая часть, а «роман длиннейший и остаётся его писать еще 30 печатных листов» [28, 2; 306].
Вследствие того, что идейный синтез задерживался, основной сюжет начал дробиться, и от него стали отходить новые периферийные линии. Писатель начал расширять сюжетное пространство романа, пытаясь найти выход хоть к какой-нибудь развязке. Это происходило от того, что единое, цельное представление о романе в творческом сознании писателя появилось только к началу работы над его последней, четвёртой частью. 21 июля 1868 года
Достоевский пишет А. Н. Майкову: «Романом я недоволен до отвращения. Работать напрягался ужасно, но не мог: душа нездорова. Теперь сделаю последнее усилие на 3‑ю часть. Если поправлю роман – поправлюсь сам, если нет, то я погиб» [28, 2; 310].
Наконец к началу осени 1868 года идейный синтез полностью завершился, и 26 октября Достоевский пишет С. А. Ивановой и А. Н. Майкову: «Через 2 месяца кончается год, а из 4‑х частей мною написанного романа окончено всего 3, а 4‑я самая большая ещё и не начата. <…> Наконец, и (главное) для меня в том, что эта 4‑я часть и окончание её – самое главное в моём романе, то есть для развязки романа почти и писался и задуман был весь роман» [28, 2; 318]; «Работа меня измучила и истощила. Вот уж год почти как я пишу по 31/3 листа каждый месяц – это тяжело. Кроме того, – нет русской жизни, нет впечатлений русских кругом, а для работы
