Именно тот самый постскриптум, который мне в Нью-Йорке был высказан устно.
Трубников (расхаживая по комнате). Все это как-то неприятно, глупо и даже, я бы сказал, унизительно. Вдобавок Лансгарт в своем письме пишет, что английский язык моего автоперевода превосходен и его пришлось редактировать лишь в нескольких местах, но что книга, уже набранная, лежит без движения в ожидании моего ответа, ибо он согласен с Мюрреем и Гарли и не хотел бы поставить меня в неловкое положение, преждевременно издав мои «великие предположения». Опять эти «великие предположения», черт бы их взял! А Гарли вообще ограничился приветом и не удосужился сам написать.
Окунев. Ну, он стар и в самом деле был болен, когда я уезжал.
Трубников. Все равно написал бы, если бы действительно понял, что я сделал. Нет, они разочарованы, это совершенно ясно. Но я просто не понимаю, как на таких ученых могла напасть такая куриная слепота! И это с их лабораториями, с их американскими возможностями… Ничего не понимаю.
Окунев. Как вы думаете им отвечать?
Трубников. Не знаю. И, думая об этом, бросаюсь из крайности в крайность: то хочется послать их к черту за это глупое недоверие, то хочется немедленно же заставить их поверить, тем более что я могу это сделать в два счета.
Окунев. А может, действительно послать их к черту? Напишите ироническое письмо Лансгарту, что вы не хотите разрушать его сомнений и просите с ближайшей почтой вернуть вам рукопись книги. И дело с концом!
Трубников. Это было бы просто, но глупо: мы же не на базаре поссорились. Нельзя посылать к черту мировую науку. Мюррей и Гарли и тот же Лансгарт – это все-таки мировая наука. А наука в конце концов неделима, в особенности такая, как наша, спасающая человечество от болезней. Было бы глупо с моей стороны перед лицом этой науки строить из себя обидчивого провинциала… Нет, я должен их убедить! Это единственно правильный путь. С точки зрения науки, во всяком случае. В этом и есть, если хотите знать, патриотизм: доказать всей великой мировой науке, что пусть мы не гарли, пусть даже не мюрреи, но что и мы, русские, все-таки тоже чего-то стоим!..
Окунев. Ну, не скромничайте. Когда ваш метод станет всемирно признанным, это сразу на целую голову поднимет нашу микробиологию в глазах всего мира! В конце концов именно это соображение и заставило меня отвезти вашу рукопись. Когда я в мою первую поездку в Америку увидел, как у Мюррея вырезаны и переплетены в одну тетрадь все разрозненные этюды вашей работы, которые вы за десять лет напечатали, когда я услышал, как и он и Гарли говорили о вас и как они мечтали познакомиться с вашей работой целиком, я со спокойной совестью передал вам эти просьбы. Я считаю, что авторитеты нашей науки, если во всем мире сразу станет известна эта книга, настолько возрастут, что это соображение гораздо выше мелких соображений престижа: на каком языке она сначала выйдет, на русском или на английском.
Трубников. Виктор Борисович, ну, как вы
