же, Эрве?
Эрве улегся на ковре, облокотившись на порог балконной двери, в картинной непринужденной позе, хорошо отрепетированной.
– Я только что написал о тебе Аристиду Аростеги. Он хочет встретиться с тобой в Токио.
На парковке у “Холидей инн” стояли громадные пустые туристические автобусы. Натан тащился мимо, закинув сумки с техникой на плечи, с айфоном в руке – он только что высадился из отельной маршрутки. В дороге не было Сети, а Наоми прислала сообщение с просьбой позвонить ей как можно скорее. Выскочив из микроавтобуса, Натан сразу же набрал ее номер.
– Как твой роскошный дорогущий отель?
– Приличный. А твой? – спросила Наоми.
– Как раз смотрю на него. Скажем так… практичный. Приличней твоего.
– Приличней?
– Да, потому что твой слишком хорош для журналиста.
– И не говори. Никак не могу избавиться от замашек богатенькой девочки. Кстати, о девочках. Понравилась тебе твоя пациентка?
– Очень красивая. Правда очень.
– Как все обреченные?
– Как все славянки.
– Да она опасна, – заметила Наоми. И не шутила.
– Она действительно опасна. Радиоактивна в прямом смысле этого слова. Очарование упадка. Что Аростеги? Смотрел его интервью. Неподражаемый. Умопомрачительный, как все французские интеллектуалы, – до тошноты.
– Когда найду его, непременно тебе расскажу. А никто, похоже, не знает, где он, даже префект полиции.
Наоми вдруг расхотелось говорить Натану, что она нашла человека, через которого сможет выйти на Аростеги, хотя именно для этого она и позвонила. Почему? Из-за красивых славянок?
– И все же Селестина будет на сентябрьской обложке. Она еще соблазнительней. Красивые и мертвые – это всегда бомба.
Бомба – вот что нужно было журналу “Дурная слава” (Наоми в основном писала для него), чей главный редактор, Боб Барбериан, и сам пользовался дурной славой за пьяные разглагольствования, превращавшиеся затем в блестящие статьи, которые невозможно было не читать; обычно они не обходились без описания каких-нибудь немыслимых убийств. “Дурная слава” копировала “Конфиденшел” – скандальное издание пятидесятых: яркая, агрессивная обложка, верстка в стиле ретро. Наоми любила “Дурную славу” за бесшабашность, ироничность и простодушие – работа с журналом пробуждала эти качества в ней самой.
– Ясно. А ему действительно есть что рассказать? Я убил свою жену и съел ее. И как ты будешь это развивать?
– Никто не хочет, чтобы он оказался убийцей, – сказала Наоми. – Этой паре вся страна благоволит, уж не знаю почему. Даже полиция не верит в его вину. Я тут кое-что разузнала и, честно говоря, не удивлюсь, если Селестину убил из ревности какой-нибудь любовник-студент.
Может, у Эрве есть соображения
