style="font-size:15px;"> Однако своим твитом я оскорбила неприкосновенную святыню – мать. Я тоже мать, просто мои дети – не родные дети президента. Но это не считается. Пройдет несколько месяцев, и один политолог даст мне совет: покажите народу своих детей! Он объяснит мне мой промах: французы никогда не видели меня вместе с ними. “Несколько умело поданных семейных фотографий, – говорит он, – смогут склонить в вашу пользу общественное мнение, и образ матери семейства затмит образ любовницы в худшем смысле этого слова”. Разумеется, я отвергну эту комедию и не стану использовать своих детей для улучшения собственного имиджа.
Но, несмотря на всеобщее осуждение, некоторые женщины из правительства встали на мою защиту. Их поддержка тронула меня до глубины души. Одна из них, Ямина Бенгиги, даже сообщила мне, что в предместьях я стала символом свободы. Молодые девушки одобряют меня за то, что я отринула “закон послушания”. Для меня это неожиданность, но когда я наконец осмелилась выйти на улицу, то и в самом деле смогла убедиться в симпатии и поддержке, которую мне выражали многие девушки и женщины разной этнической принадлежности.
Через два-три дня после “скандала” у меня был запланирован обед с Наджат Валло-Белькасем, министром по правам женщин. Я была уверена, что она отменит нашу встречу из дружеских чувств к Сеголен Руаяль. Но нет, приглашение осталось в силе. И за это я опять-таки ей благодарна. Естественно, в начале беседы сразу всплывает вопрос о твите. Я выражаю свои сожаления. Но ее интересует совсем не это:
– Меня поразило твое медийное влияние. И вот я подумала, что мы могли бы замечательно сотрудничать в некоторых акциях.
Я недоумеваю. Прекрасно обошлась бы без этого “медийного влияния”, без обложек таблоидов, которые изображают меня злобной ревнивой ведьмой. Но в то же время я тронута тем, как храбро она демонстрирует солидарность со мной.
– Какие акции ты имеешь в виду?
– Ну, мы могли бы, например, ночью пойти вместе на встречу с проститутками в Булонский лес.
Услышав это, я обомлела. Мне известно, что она намерена бороться с проституцией, это одно из многих направлений ее деятельности. Но на сей раз я струхнула:
– Знаешь, я не уверена, что это будет уместно в нынешних обстоятельствах. Мне бы подошли сейчас более пристойные занятия.
Однако ее слова о “медийном влиянии”, которое ее так поразило, запали мне в душу. Ее привлекает то, от чего я бегу с самого начала моего знакомства с Франсуа, то, от чего никак не могу избавиться.
Все еще не решаюсь отправиться в свой официальный кабинет, не хочу показываться в Елисейском дворце. Сознательно избегаю общения с советниками, кожей чувствуя их враждебность. Правда, трое из них тайком признались мне, что понимают мои мотивы, что президент был неправ, обнародовав свое коммюнике в поддержку Сеголен Руаяль. Они даже считают, что я послужила ему громоотводом. Не будь моего твита, громы и молнии прессы
