потолще, обернутую от гниения рубероидом, и все встанет на свои места. А пока можно к торцам дверей прибить квадратики старого линолеума, и двери вновь станут держаться в косяках.
Он не стал этим заниматься: не искал домкрат, не набивал кусочки линолеума.
Он молчал, и отец молчал.
Двери открывались и закрывались. Хлопали. И казалось, что дом полон людей».
Рассказ назывался «Осевший угол», и это действительно был рассказ со всеми атрибутами жанра. И его он сохранит. Потому что есть тут что-то… Что? Бог его знает.
Борька говорит, что рукой творца водит Господь. И когда ты перечеркиваешь, вымарываешь, рвешь и отправляешь в мусорную корзину, а файл – в корзину электронную с симпатичной иконкой на мониторе, то поддаешься наущению диавола, святотатствуешь. Храни! Береги! Ибо слово твое – и Его слово. Сам Борька принципами не поступался. Каким был, таким и оставался, разве что с годами изъясняться стал вычурнее, отточил формулировки, от былой невнятицы и следа не осталось, все строго по полочкам.
С Борисом Путиловым, «дедушкой» второго года службы, Олег познакомился, когда с предписанием в кармане переступил порог воинской части, где ему суждено было дослужить оставшиеся месяцы, а их оставалось еще ох как много. Что его ждет в этом периметре, он не представлял, или боялся представить. В учебке, расположенной на окраине большого города республиканского значения, его учили на наводчика ПТУРСа, противотанкового управляемого снаряда. Но насчет своей квалификации он не заблуждался: учеба была никакая, подменяемая нарядами в караул и на кухню, бесконечной приборкой территории и кроссами по пересеченной местности. Сержанты и офицеры это воспринимали как должное, привычно роняя слова о том, что настоящие солдатские будни еще впереди, в частях, там и техника посвежее, не то что старье в боксах учебки.
«Практика есть критерий истины, – провозглашал капитан, их командир роты, стряхивая перхоть с погон. – Таков единственно верный материалистический подход».
Времена были уже не те, чтобы впрямую ссылаться на марксизм-ленинизм, поэтому капитан произвел некоторые изъятия в своем дежурном лексиконе. И это его безмерно огорчало, поскольку разрушало сложившиеся за годы обороты речи. С горя приходилось пить больше прежнего, окончательно лишая себя иллюзий и жизненных перспектив: по службе так и так не продвинуться, все, потолок, а «гражданка» страшила, куда ему там, бардак кругом.
«Все понятно?»
«Так точно, товарищ капитан!»
Прошло полгода, и недавних призывников стали рассовывать по частям, на присвоенную воинскую специальность обращая внимание едва ли не в последнюю очередь.
В тот день в часть их прибыло шесть человек – зеленых и необтесанных. С кем-то Олег ехал из учебки, с кем-то поручкался у КПП.
Они выстроились на плацу, ежась от ветра. Ждали начштаба артполка, и он вышел – показательно строгий, даже суровый, вылитый ариец.
«Бойцы!» –
