количество дней, ни в чем не нуждаясь. Но, что за жизнь будет такая тоскливая серая череда дней? Страхи, что, наконец, я нечаянно упаду вниз, прямо в пасть этих чудовищ. Или какая-нибудь тварина наконец залезет на дерево, чтоб снять меня, бррр…
Может эти твари тоже солнцееды, или что-то вроде того, и они тоже не будут нуждаться в биологической пище. Что тогда? Так и будут сидеть подо мной? И кто отгонит их? Кто меня освободит? Такие же как я, бредущие по всему свету одинокие «ньюмэны»? Вряд ли они отвяжутся со своими палками отгонять этих агрессивных волкообразов. Скорее всего, эти монстры сами сожрут моих спасателей. И, вообще, откуда взялись эти волкообразы? Почему никто раньше не описывал их? Почему только теперь я узнаю, что существуют, какие то волкоподобные злые, земные твари?
***
Бесконечно тянулось время. Я, может быть, впервые осознал, как медленно может течь обыкновенное время. А волкообразы вовсе не собирались покинуть меня. Они также как прежде крутились подо мной, дрались, рычали, отдыхали лежа на траве. Сколько может все это тянуться? И, сколько я выдержу это напряжение, не сходя с ума?
Вдруг, всплыло воспоминание, притом очень смешное. Надо же, или мое сознание так защищается? Ведь смерть вот она, подо мной…
Воспоминание относится к тем временам, когда я еще был традишн мэном, то есть обыкновенным человеком, а не ньюмэном как теперь. Жил и работал тогда я в Париже. Был профессором социологии Восточного Университета.
Запомнился один разговор, который имел место именно в то время… Была у нас преподаватель социальной психологии, некрасивая, сухопарая женщина лет пятидесяти. Худая, и длинная как жердь, она ходила, чуть ссутулившись, как бы рывками, забрасывая немного вперед свое тело. Звали ее Изабелл. В то время она постоянно преследовала меня. Чего она хотела, не знаю, или имела виды на меня. Я тяготился от разговоров с ней, но терпел.
Однажды она незаметно подошла ко мне. Я стоял у окна на втором этаже и рассматривал неугомонный рой студентов, которые толпились перед парадной дверью.
– Мсье Юлиан, – сказала она, скрипучим голосом, – вот вы где. Это возмутительно, это… это… я не знаю… за гранью разумного.
– Что вы имеете ввиду?
– Ну, эти «ньюмэны», это не только разрушение социальной адаптации человеческой расы к тем условиям существования, к которой мы имеем склонность и привычку, в рамках трехмерного интегрирования в абсолютную, девственную природу бытия, или земной космогонии. И это даже не бытийная осознанность на уровне конвергентного мышления, или ассоциативных алгоритмов, я бы сказала, имманентного существования личности в суровой реальности, а скорее искажение сути тех граней мнимой дозволенности, в рамках которых мы обитаем как гуманоидальный биологический вид.
Я чуть покачнулся, у меня начались слуховые, может даже визуальные галлюцинации от этих заумных, скрученных,
