виднелись готические башни.
– Не волнуйтесь, сейчас пост, – ответил монах. – Он будет ждать нас в главном архиве. Как я понял, в вашем мире ксаметары больше походят на воинов, а хороший солдат должен хорошо питаться.
– Что-то нас часто в монастыри заносит, – прошептал Дуглас, склонившись к Малкольму.
– Да, вы правы, юный . . . эээ, – произнес Белегард, как бы спрашивая имя гостя.
– Дуглас, – подсказала Санара. – А ведь и правда, нас не представили. Это Малкольм, это Лин, ну, а я Санара.
– Очень приятно, Белегард, – представился форестианец и поклонился в который раз. – Хотя, вы это и так уже знаете.
Он посмотрел на Дугласа и продолжил:
– Мы, Дуглас, находимся в самом большом храмовом комплексе нашего ордена, расположенном в Эдарусе, одном из крупнейших городов на этом континенте. Комплекс объединяет: главный архив, который частично доступен мирянам; храм в котором проводят службы; школу и жилой блок для юных послушников; блок с кельями для старших братьев; трапезную и конечно тренировочный комплекс.
– Тренировочный комплекс? – перебил Дуглас мерный говор форестианца. – Я думал вы монахи. Или, в здоровом теле и дух при деле . . .
– Воистину так . . . – ответил Белегард и вскинул руку.
Рукав обнажил кисть, и тонкий клинок устремился в горло Дугласа. Тот резко отклонился в сторону, уходя от смертоносной стали. Рука Малкольма описала круг, и время словно замерло, а когда невидимые стрелки вновь стали отмерять секунды, клинок Лина уже упирался в белоснежную ткань на спине монаха, а Дуглас, заслонял собой Санару, выставив вперед два кинжала.
Рука Белегарда медленно разжалась, и стилет упал на гравий с глухим звоном. Он улыбнулся и произнес:
– В этом мире ксаметары боевой монашеский орден.
– Интересное гостеприимство, в этом мире, – произнес Лин с нажимом на последние слова.
– Я проверил вас, вы показали себя, – ответил монах.
– Вы хоть и галантный, но . . . – начала Санара, но замялась.
– Что-то не так? – спросил Белегард.
– Пытаюсь найти синоним слову “идиот”, но такой, чтобы не обидеть встречающую сторону и показать всю глупость произошедшего.
Санара вновь замялась, а щеки её стали темно-малиновыми. Она медленно заговорила:
– Они дети по сравнению с вами! Всё скачут, да играют, пока чего-нибудь не сломают. Но вы, взрослый мужчина, укрощающий дух и тело в молитвах и тренировках! – продолжала распаляться Санара. – Вы им в отцы годитесь! Да, по меркам нашего мира, возможно, в деды или прадеды … Вы . . . Вы . . .
Она вдруг подступила к монаху, встала на цыпочки, вытягиваясь в струну, и стала тыкать его указательным пальцем в грудь, ловя его пристыженный взгляд, хотя точно знала, форестианцы не ведают стыда. Она пыталась что-то сказать, но выходило только сердитое пыхтение.
Лин отступил, пряча меч в пояс, и вопросительно смотрел на Малкольма. Тот опустил руки, и дракончики на его запястьях не спеша заползли
