серебрит, как время волос,то будто в воду погружает.
Пугают сны таким кошмаром:
стучусь к тебе, а дверь закрыта.
Ты отвечаешь мне на старом
остывшем языке забытом.
Твой голос тише стал и глуше.
За словом— шлейф беззвучной пыли.
Ты не устал и не простужен—
тебя там просто подменили.
Я говорю: «Открой»– на четком,
обидно правильном наречье,
как будто вычистили щеткой
все звуки перед нашей встречей,
обильно смазав, как детали.
Твой диалект— сухой и мертвый,
как будто голос твой пытали.
На пленке ставят мне затертой
останки, усмехаясь криво…
Страшней, чем двери, даже стены,
больнее ссоры и разрыва
любые тембра перемены.
«Дорогой кто угодно, за Ваше письмо…»
Дорогой кто угодно, за Ваше письмо
От 9-го ноября— большое спасибо.
Да, болею, но это пройдет само.
Все хорошо, а точнее, невыносимо.
Когда говорят, что мы совершаем круг
Общий для всех, обычный, – то это враки.
Каждый из нас дает свой отдельный крюк,
И нам позавидуют бешеные собаки.
«Все проходит, и раньше всего любовь.
Два года— и все, начинай сначала».
Чтобы больше не слышать подобных слов,
О любви я попросту замолчала.
Перешла на «приятно было узнать»,
«Очень рада», «удачи», «пиши», «посылаю», «вышли».
Сама отдала все то, что можно отнять,
И сохраняю только такие мысли,
К которым не подобрать ни ключа, ни слов.
Во всяком случае, как правило, не находим.
Да здравствует почта— честный, простой улов:
О здоровье, работе, конечно же, о погоде.
«Влюблённый для друзей потерян потому…»
Влюблённый для друзей потерян потому,
Что верен до конца сомнительной догадке:
Вокруг идёт война, и следует ему
То молча выжидать, то мчаться без оглядки.
Любимых к нам вели таким кружным путём,
В такой кромешной тьме учили улыбаться…
Назло придуман свет и звук изобретён,
И тысячи вокруг прожекторов и раций.
Чтоб не добил его попутчик-конвоир,
Чтоб не прикончил взгляд и речь не доконала,
Кто любит, тот бежит. Он трус и дезертир.
Он без вести пропал, избегнув трибунала.
«Сказав «Прощай», ты остаёшься жив…»
Сказав «Прощай», ты остаёшься жив,
и то же слово выслушав в ответ,
ты застываешь, трубку положив,
и смотришь на какой-нибудь предмет.
Следишь, угрюмый снайпер, вор, шпион,
упрямый испытатель злой тоски,
как в вазе раскрывается пион,
лениво разнимая лепестки.
Теперь ты и цветку, и вазе враг.
Пропасть, как и положено вещам,
они стремятся. Спрятаться во мрак.
Вещей
