а смазливая потаскушка Марион-Карга, сидя на коленях рослого румяного монаха-картезианца, шаловливо грозила ему розовым пальчиком, повизгивая тогда, когда тот в порыве страсти слишком сильно щипал ее за пухлый бочок.
Брат во Христе был нетерпелив и темпераментен, что и понятно – целибат[15] делал из монахов скотов. Иногда они выкидывали такие фокусы, что их непросто описать. Недаром секретари епископских судов часто вместо описания деяний нарушителей христианских заповедей ограничивались многоточиями или прочерками, из-за чего оставалось неясным, за что, в самом деле, судили провинившегося клирика.
– Сперва, дружок, угости меня хорошенько. Только потом ты можешь рассчитывать на мои ласки, но не так быстро, как тебе хочется. Если тебя это не устраивает, то вольному воля, а я найду другого… – закатывая глаза, заявила красотка Марион-Карга, щекоча ухажеру подбородок, словно это не инок, а какой-нибудь котище, который тихо мурлычет, развалясь на суконной подстилке, ибо ему незачем ловить мышей. Пищу и так принесут и положат перед ним, стоит только подать голос, да повизгливей.
Распаленный видом форм своей подружки и островатым запахом ее тела, монах угощал ее всем, что приходило ей на ум и имелось в харчевне. Не жалея средств картезианского ордена, о растрате которых рано или поздно станет известна капитулу и тогда настанет судный день. Он не думал раньше срока о том, ведь человеческая жизнь и так скоротечна. К чему заглядывать в будущее раньше срока? В конце концов, пропадать – так за дело, а не по глупости…
Время от времени красотка шептала ухажеру что-то на ухо, от чего тот застенчиво, даже стыдливо опускал глаза и краснел. Он лишь недавно перебрался в Париж из провинции и не привык к здешнему лексикону со странными, малопонятными оборотами речи, которые пускали иногда в ход балованные столичные особы.
Хозяин харчевни, коротышка и крепыш с атлетической фигурой молотобойца, с завистью поглядывал на соседку монаха-картезианца, не замечая злобных взглядов своей сухопарой, будто провяленной на солнце женушки. Та, в свою очередь, все сильнее и сильнее хмурилась, наливаясь желчью и копя в душе справедливое негодование. Ничего, ночью, когда они останутся одни, она покажет ему, как надлежит смотреть на чужих баб. Именно на ее приданое приобрели когда-то «Быка в короне» и он выбился в люди. Муженек, простофиля, видно, забыв обо всем на свете, ощущал себя совершенно свободным от каких-либо обязательств, в том числе супружеских, а зря! Придется ему напомнить обо всем опять.
В стенах питейного заведения порой проливалась кровушка; впрочем, такое случалось в ночную пору на всех перекрестках Парижа. Чтобы уладить все вопросы, связанные с этим, приходилось пускать в ход серебро, которое тушило жажду справедливости, теплившуюся в душе каждого блюстителя порядка, не говоря уж о служителях Фемиды и простых, законопослушных обывателях, для которых главным являлся порядка. Без порядка никакая созидательная трудовая и коммерческая деятельность
Целибат – безбрачие католического духовенства.
