спросил:
– Ну а если не пущу к ней? Что тогда?
– Тогда будешь доставать меня с того света, – очень спокойно ответил нерегиль. – И плевать мне на все твои водяные колеса.
И еще сказал:
– Для меня это дело чести.
Подумал и прибавил:
– …И долга.
Подумал еще и прибавил:
– …Абдаллах.
Халиф долго молчал. Потом медленно кивнул. И сказал:
– Завтра доложишь, как нам прорваться через хребет аль-Маджар. А сейчас – иди, куда хочешь…
Подумал, и добавил:
– …Тарег.
Нерегиль опустился на одно колено и склонил голову:
– Благодарю тебя, мой повелитель.
Айко, согнувшись, чтобы придержать у колен расходящиеся края платьев, вбежала в комнату:
– Сюда… ах… сюда идет Тарег-сама!
Майеса вскрикнула и подскочила на одеяле. На застеленном циновками голом полу одиноко темнела чашка с недоеденным супом, из нее торчала ложка.
– Оооо, какой беспорядок! – застонала аураннка.
Ахая и охая, Саюри заметалась по покою:
– Платье подать?..
– Зеркало! – умоляюще вскрикнула Майеса, в ужасе ощупывая белую повязку, стягивавшую надо лбом волосы.
Как и полагалось занемогшей, кроме повязки с крошечным бантиком, ей причиталась только самая простая лента, стягивавшая волосы под затылком. Ну и белые хитама, от которых лицо зеленее, чем у покойницы.
– Идет! – взвизгнула Саюри, падая на колени вместе с ларцом, из которого она так и не успела извлечь зеркало.
– Чашка! – придушенно вскрикнула Майеса, закрывая рукавами лицо.
Бестолково протопотав туда и сюда, чашку зелено-фиолетовым вихрем смела Айко.
За ширмами слышался громкий шелест и шорох: там рассаживались госпожа и придворные дамы. Приличия есть приличия: служанка в благородном доме не может оставаться наедине с чужим мужчиной.
– Князь Тарег Полдореа покорнейше испрашивает разрешения увидеть госпожу Майесу, – коснувшись лбом циновок, громко произнес Эда от порога.
– Дозволяю, – мягко прозвучал из-за ширм голос Тамийа-химэ.
Майеса не знала, какими посланиями обменялись госпожа и князь, – свиток с веткой акации на рукаве носила Саюри, да и что она могла там разглядеть. Но похоже было на то, что поединок откладывался. После событий в приемном зале и думать нечего было о том, чтобы продолжить его в ближайшее время: господин Тарега-сама запретил тому поднимать меч на Тамийа-химэ под страхом смерти. Так бой оставался незаконченным, а дело чести – незавершенным. Майеса разрывалась между сочувствием к князю и жалостью к госпоже, и при одной мысли об этом у нее тут же потекли слезы.
Сквозь набухающую под ресницами влагу роскошный ореол нерегиля виделся туманным и блеклым, но сапфировый отблеск печали она ни с чем бы не перепутала.
– Мне нет прощения,
