он спокойно.
– Не пойду. И вам не советую.
Докучаев вскинулся, ухватил подрывника за ворот, свободной рукой рванул из кобуры ТТ, с маху упер Миронову под кадык.
– Не пойдешь – шлепну, – пообещал он. – Понял – нет?
У Миронова вновь лязгнули зубы, как тогда, при виде ссутулившейся у костра Смерти. Он судорожно закивал.
– Понял, – выдохнул подрывник. – Прости, бес попутал.
Докучаев ослабил хватку, прибрал оружие в кобуру, затем отпустил Миронова.
– Хорошо, что понял, – сказал Докучаев миролюбиво. – Иди, спи. И это… не вздумай чего натворить. – Миролюбие в голосе сменилось решительностью. – Я за тобой присмотрю. Чуть чего – шлепну на раз, не думая.
Левка Каплан сидел, привалившись спиной к сосновому стволу и выложив винтовочное цевье на колени. Смерть умостилась напротив, полы черного балахона разметались по земле.
– Вопрос имею. – Каплан стиснул зубы, помедлил секунд пять и, наконец, решился: – Кто-нибудь из моих жив?
Смерть долго молчала. Затем откинула капюшон, луна подсветила пустые глазницы тусклым серебром.
– Зачем тебе? – спросила Смерть. – Завтра и так узнаешь.
– Ты завтра меня заберешь?
– Да. Завтра.
– Я хочу знать сейчас.
Смерть вздрогнула, повела плечами.
– Что ж, – сказала она. – Завтра ты их увидишь. Всех.
– Всех? – эхом простонал Левка. – Ты забрала всех? И маму? И Миррочку с детьми? И Мишеньку? И Броню?
– Да. Всех разом. Еще зимой, в феврале.
Левка Каплан, цепляясь за ствол, поднялся. Мясистое, грубое, заросшее щетиной лицо скривилось от боли. Смерть смотрела на него тускло-серебряными монетами провалившихся глазниц – снизу вверх.
– Йитгадаль ве йиткадаш Шме Раба, – нараспев затянул Каплан. Это был Кадиш, заупокойная молитва на древнем арамеит. Языка этого Левка не знал, а слова заучил наизусть – в детстве, как и все остальные еврейские мальчишки в местечке. – Ди вра хир’уте ве ямлих малхуте ваицмах пуркане ваикарев машихе.
Левка замолчал, просительно посмотрел на Смерть. Он не мог сказать заключительное слово молитвенной фразы, его надлежало произносить присутствующим при Кадише.
– Амен, – помогла Левке Смерть.
Янка, сжавшись в комочек, умостилась на краю ветхой подстилки из прохудившегося брезента. Ее трясло, слезы набухали в глазах, текли по щекам. Янка глотала их беззвучно, даже не всхлипывая.
– Нецелованной умрешь, – уговаривал пристроившийся рядом Алесь. – Нехорошо это, не по-божески.
Бабич прижимал девушку к себе, стараясь руками унять дрожь. Тоскливо глядел поверх ее головы на путающиеся в верхушках деревьев звезды. Вел ладонями от затылка вдоль узкой девичьей спины, доставая до ягодиц.
– Не надо,
