давил. А этого Эмма не выносила, она просто выскальзывала из-за стола с остывшем чаем, из разговора, из-под пристального взора. У неё всегда, всегда-всегда имелась волшебная дверь, в которую можно уйти, за которой никто не тронет.
– Эмм?
Она вздрогнула. Почему он пристал к ней, а не к Луи? И если молчать, отвяжется?
– Я, наверное, не так сказал. Знаешь, я очень хорошо чувствую людей.
«Ты очень хорошо навешиваешь ярлыки», – поправила она, но говорить не стала. Пусть думает, что как хочет, если ему так больше нравится.
– А меня не чувствуешь. Очень романтично, – Эмма вздохнула. Хватит тут сидеть. Пора в лабораторию.
– Зачем тебе это?
Он не смотрел с укоризной, по крайней мере, Эмме хотелось так думать, очень хотелось, а ещё хотелось под стол залезть, чтобы не видеть, и чтобы её не видели. Но так ведь нельзя. Она запахнулась в кофту, пряча руки в растянутой ткани.
– Татуировки?
А что же ещё? Глупый вопрос, но хоть немного выкроит время. Выкроит и?.. Кофта больше не тянулась. Эмма смутно чувствовала, что мёрзнет. Он кивнул и чуть поддался в её сторону.
– Я не осуждаю, ты не подумай. Просто для меня, – Константин задумался, явно подбирает слова. Пусть подбирает, предыдущие вышли не очень. Эмма зажмурилась. Если сейчас встать и уйти? Если… – Для меня это странно. Не так! Непривычно. Там откуда я родом, девушки таким не увлекаются. Ну, может только музыкантки какие или…
– Проститутки? – Вообще-то Эмма подумала о художницах и бандитках, о байкершах в кожаных куртках.
– Не знаю, – он улыбнулся чуть-чуть смущённо. – Я не покупал секс.
– Ты покупал расположение. Красивый алкоголь, твоя мордашка… – Эмме сделалось мерзко от собственных слов. Нужно остановиться. – Не так уж и много отличий.
– Цинично.
«Он не обиделся?», – Эмма вздохнула.
– Прости, – она мотнула головой. – Меня сбил с толку твой вопрос. Не знаю почему. – К чему ему твои оправдания? – Прости ещё раз. Зря я…
Так бы она защищалась от Эвиных слов и нападок родителей. «Зачем ты это с собой сделала?» – ужасались домашние. Юная Эмма улыбалась, ей нравилось, наконец, обрести что-то своё, что-то, что отделило бы её от этой маленькой хибары, где всю жизнь она была чужой, неуместной и неправильной, в отличие от замечательной сестры. Как хочешь из кожи лезь, всё равно любимой не станешь. «Эмма, зачем?» – холодно и смирено спросил тот, кто любил, спросил и руки не подал, от неё отвернулся. «Надо», – прошептала она одними губами. От равнодушия Дэвида колкости не спасли.
– Да всё нормально, – отмахнулся с улыбкой Константин. – Мне не стоило…, да?
– Не знаю, – обронила она устало. Ей очень нужно, до ломоты, чтоб хоть кто-то пожалел, как она жалела Луи, чтобы поговорил и обнял. Она тряхнула головой. – Ты про татуировки спрашивал? Мне нужно… мне… Я вижу себя такой. Мне нравится, как они выглядят. Этот контраст между тёмной краской и светлой кожей. И так я… как бы… чувствую
