в итоге бежали на кухню и как деревенские девчонки – ложками выгребали из бочонка варенье из белой смородины.
Я тихо засмеялась, услышав замечание ия Лунсии. Да это было правдой. Съедали мы в первую очередь именно это варение. Оно практически никогда не хранилось дольше месяца. Я бы и сейчас его отведала, да на булочке и компотом запивая.
– Ты всё это помнишь? – вздохнув, я поняла, что просто хочу выговориться перед смертью. Вспомнить о прожитом счастье, о радости, о том, что было дорого сердцу. – Знаешь, няня, мне кажется, я стала забывать те дни. Порой возьму в руки книгу и вдруг, как вспышка, позабытое воспоминание озаряет. Я боюсь, что их лица сотрутся из памяти и совсем у меня ничего не останется.
Свернув на широкую тропинку, мы обогнули ельник и снова вышли к песчаному, местами заросшему рогозом и ирисом берегу озера. Я внимательно посмотрела на свою собеседницу. Она молчала. Словно ушла в мыслях куда-то в прошлое. На её губах скользнула едва различимая улыбка.
Я оставила свою старушку с её мыслями и неспешно покатила инвалидное кресло вперёд. Солнце, несмотря на ветер, довольно сильно припекало. Листва вокруг нас шелестела.
Сбоку раздался плеск воды, и взлетела небольшая птица.
Я наблюдала за этой тайной жизнью нашего сада, словно со стороны. Будто тут, вокруг, кипит жизнь, а моё время замерло.
– Мояла и князь Хумъяр отъезжают через час, – произнесла няня, – вещи погружены. Воины, что будут их сопровождать, уже в седле. Если ты хочешь проститься с Моялой, то нам лучше вернуться.
Я покачала головой.
– Нет, я только причиню ей боль, – откинув голову на спинку кресла, я подставила лицо солнцу.
– Вы всегда были так дружны…
– Вот поэтому, ия Лунсия, мне лучше не бередить её раны, – невежливо перебила я нянюшку. – Она, наверняка, как и ты, мучается совестью, что бросает меня врагам. Только в отличие от тебя, моя старушка, ей терять есть что. В её утробе растёт малыш. И я надеюсь, что князя прикончат, где, в подворотне, а она пристроится в какой дом, хоть бы и прислугой. И заживёт, наконец, спокойно, а, может, даже и счастливо.
– Ты стала очень злой, Амэлла, – голос няни излучал недовольство.
Я громко хмыкнула. Подъехав к водной кромке, остановилась. Тут всегда было очень спокойно. Рыбу, конечно, уже давно переловили, но всё же по водной глади скользили водомерки. В воздухе замерла стрекоза, на её тонких крылышках играли блики солнца. Чуть в стороне шумел камыш.
Такое умиротворение.
– Как думаешь, северяне будут хорошими правителями? – я остановила свой взгляд на водяных лилиях. В этом году их было особенно много.
– Всё лучше твоего отца и супруга, – без заискиваний ответила няня. Она никогда не лебезила и говорила прямо как есть. За это старая женщина часто попадала в немилость к князю Хумъяру. Не любил мой всеми проклятый муженёк, когда к нему на равных обращались. Все преклонения ждал. А теперь бежит, как пёс дворовой, поджавши хвост.
– Может,
