ничего при этом не чувствуя.
– Да ладно, парни, все хорошо будет! – говорил один из его сокамерников, такой же неугомонный, как Сергей. – Завтра забастовка. Пару дней – и она охватит всех, а там и нас отпустят!
Он, кажется, в это верил. Кирилл снисходительно улыбался, но втайне надеялся, что этот безумец прав.
Только надежда эта растаяла, когда он смотрел на небо в клеточку во время единственной прогулки в Жодино.[22] Он был там в полной изоляции: без нормального сна, новостей, писем и передачек.
Его этапировали как раз в среду,[23] и Машка, хоть и сидела наготове, не смогла ничего передать. Она приехала, она плакала, но ответ был один:
– Списков нет, мы ничего не примем.
Маша переживала, мама тоже, но человек – такая скотина: ко всему привыкает. Кирилл тоже привык. Спать со светом, не блевать от гимна[24] и даже не слать нахуй охрану, которая кроме мата, наверное, и слов не знает.
После всего этого Кирилла не покидало чувство, что они проиграли, просто еще продолжают дергаться. С таким чувством Кирилл вышел на свободу в этот понедельник. Его встречали Маша и Серега. Она – с молчаливыми объятиями, а он – с очередной прорвой шуток и фотками акций.
– Тут не написано, но это во имя тебя! – говорил он, а Кирилл улыбался, чтобы не объяснять, каково это – знать, что ты ничего не решаешь. Совсем.
Он возвращался на работу и даже удивлялся, что его не увольняют.
– Пока никто ничего не требовал, так что просто работай, – говорил ему начальник и не просил даже писать объяснительную, но Кирилл все равно ходил едва живой, оглушенный, словно все еще не мог ни слышать, ни видеть. Приходил с работы и падал, сразу засыпал, иногда только делая что-то почти по инерции.
Сегодня отпросился раньше, отнес на Володарку[25] передачу одному из своих друзей-политзеков, пришел домой и сразу уснул, пока крики Артура и Маши его не разбудили.
Что с ними делать – было непонятно. Кирилл понимал Артура, который отдавал все свои силы протесту, понимал Машу, которая хотела нормальной жизни, понимал себя, когда хотел просто остановить все это и поспать.
«Я ничего не могу. Я ничего не решаю», – думал Кирилл, чувствуя себя частью какого-то большого механизма, что катится в пропасть.
Он думал, а сам растирал мокрой тряпкой муку. Она, намокая, скатывалась в комочки и не отмывалась, а наоборот размазывалась по полу. Это напомнило Кириллу их борьбу. Они все что-то елозят по улицам и площадям, как он тряпкой по полу. Катают комья, размазывают их, а страна все равно грязная.
– Надо было веником, – сказал внезапно Артур, появившись в дверном проходе.
Кирилл посмотрел на него и впервые понял, что этот спокойный, правильный и часто резкий парень его бесит. Последнее время он знал все. Как в каком районе вешают флаги. Где сколько автозаков. По какому двору шныряет ОМОН.
Перед самым задержанием
Подразумевается ЦИП в Жодино на улице Советской, по тому же адресу, что тюрьма № 8.
Традиционная практика этапов для отбывающих административные аресты: отправить их в день передач на новое место, чтобы человек остался без ничего, даже без средств личной гигиены.
Его в Жодино регулярно включали на полную громкость.
Разговорное название СИЗО № 1 в городе Минске на улице Володарского.
