а потом указала на стул в уголке кухни:
– Садись. Катерина, завари-ка нам кофе! Ты, племянница, кофе-то пьёшь?
– Растворимый, когда завезут в магазин, – смущённо кивнула я, расправив складочки на длинной юбке и сложив руки на коленях.
Тётка закатила глаза, издав какой-то странный звук, потом вздохнула и облокотилась на стол, положила полный подбородок на ладони:
– Ну, рассказывай, что ли.
– А чего рассказывать…
– С родителями что? С Прасковьей? С бабкой Анфисой? Кто твой отец? Всё рассказывай, как на духу.
Вслед за тёткой и я вздохнула:
– Так мамка померла весной. Вот сорок дней справили, я и начала готовиться к отъезду. А тятя… Из Артемьевых он, старший, Ульян.
– Значит, Ульян… И где же он?
– Замёрз на охоте прошлой зимой. За маралом погнался, не рассчитал. Вернулся через ночь весь обмороженный, мы уж его и так, и сяк, растирали, настойками поили, молились, а Бог забрал к себе.
– А мать от чего умерла?
– Так сердце, сказали бабы, – вздохнув, я вспомнила мамкины рассказы о снах, в которых к ней приходил ненаглядный Ульян. – Тятя к ней наведываться стал, да ещё с младенчиками…
– Какими ещё… младенчиками? – строго спросила Катерина от плиты, помешивая в странной серебристой узенькой кастрюльке длинной ложкой.
– С братиками моими. Двое до меня скончались, совсем крохами, а ещё трое после меня. Одна я осталась да выросла.
– Мракобесие, – пробормотала тётя, растирая пальцами виски. – Дикие люди, совершенно дикие…
– Не скажите, Аделаида Марковна, – возразила Катерина, дунув на вздыбившуюся пенку. – О таких случаях рассказывают часто. Только не муж это приходит, а чёрт!
– Тьфу на тебя, Катерина! – рассердилась тётя, хлопнула ладонью по столу. – Вот что. Раз приехала, племянница, оставайся. Что-нибудь придумаем. Но запомни! В моём доме никаких богов, чертей, мистических снов и прочей христомудрой глупости! Мы атеисты, в бога не верим, икон не держим.
От испуга я чуть было не перекрестилась, но рука застыла на полпути. Лучше не делать ничего поперёк, тётя ведь и выгнать может, вон какая грозная! Уж потерплю, ничего страшного, а молиться сама потихонечку буду в уголочке…
– Катерина, устрой… как её там? Василису?
– Васса я, – чуть слышно выдавила я, боясь прогневить тётю.
– Вассу, да. Устрой её в дальней комнатке.
– Я ж там глажу! – возмутилась Катерина, поставив перед тётей фарфоровую чашечку с кофе. Потом и мне подсунула под нос вторую, только побольше и не такую красивую. А тётя фыркнула:
– Ну и гладь себе на здоровье. Кровать освободи девушке, вещи прибери, всё равно ей много места не надо.
Отпив аккуратненько глоточек – так тятя пил чай с кусочком хлеба – сказала и мне:
– А ты осмотрись пару дней, а потом решим, чем займёшься. Работу тебе надо найти, только пока не представляю, где…
– Да я, тётя
