одинокого дома, можно уловить некую духовность в окружающей обстановке. Вот, к примеру, бельевые верёвки, провисшие между двумя ржавыми стойками, покачиваются, словно гитарные струны в переборе, и далёкая мелодия романса непроизвольно начинает звучать в подсознании. Ещё можно прислушаться и догадаться, о каких разговорах вздыхает кривая старая беседка, а потом посочувствовать обшарканной дверце второго подъезда, которая всхлипнула под порывом ветерка, горько о ком-то скучая. Матовые от внутренней пыли окна заброшенных квартир как бы безмолвно убеждали, что они помнят и законсервировали в себе все события, которые происходили перед ними и внутри них. Серые стены так же не оставляют сомнений, что многое впитали в себя. Это и светлые солнечные дни, и грибные дожди, жгучий мороз, пушистый снег и, наконец, людские раздоры с обычным человеческим счастьем.
Мне хочется верить, и я убедил себя, что старые дома, в отличие от людей, ничего не забывают, и хранят свои воспоминания, вплоть до рычащей разрушительной техники, которая нацелилась на их уничтожение. А потом эти воспоминания вместе с пылью поднимутся вверх, но в отличие от этого праха, они не осядут на развалины, а взлетят выше, за пределы небесного пространства, в какое-то специальное хранилище. Но пока такое печальное событие этому дряхлому сооружению не грозило, и дом напоминал какое-то возрастное животное, отбившееся от своей стаи по причине усталости и болезни.
Пожалуй, достаточно аллегорий, и припомним, что наступил сентябрьский день; далеко не пасмурный, но и не обласканный солнцем, а двухэтажный дом, стоящий у леса, выпустил из своего подъезда Милу Добротову, которая собралась в город за стиральным порошком и фаршем, и вновь погрузился в дрёму, оберегая одиночество оставшихся четырёх жильцов.
Глава 2. Преступление и наказание.
В обеденный перерыв Максим Зиновьев вышел из типографии и направился в столовую, где он обычно брал тарелку супа, заказывал у женщины на раздаче только гарнир с подливой, без всяких мясных ошмётков, и стакан сока. Но отобедать в этот день, ему было не суждено. Перейдя через улицу, сердце Максима учащённо забилось, а внутреннее волнение ватой поднялось к самому горлу, потому что он увидел ту, которая когда-то чуть было, не стала его женой, и которую он вспоминал сегодня утром, идя к остановке. Макс так и не виделся с ней после своего внезапного бегства перед свадьбой, а с тех пор прошёл почти год. Был только один телефонный разговор на следующий день после его исчезновения. Вернее даже, не разговор, а монолог этой девушки: нервный, истеричный, с оскорблениями в адрес беглеца, но поставивший жирную точку в их романе.
Максим немного растерялся, и возникло даже постыдное желание немедленно затеряться в толпе. Он был не готов к этой встрече, а если честно, то никогда об этой встрече не думал, не мечтал, и разумеется, не представлял себе сейчас по какому сценарию пойдёт разговор. Но отступать было поздно, поскольку
