сочинской жизни сменился привычной нехваткой денег, первыми разочарованиями в людях и новой работе, семейными ссорами и невозможностью преодоления внезапно нахлынувшей разрушительной страсти. Антон не мог не видеть и не понимать того, что с ней происходило, но вел себя сдержанно. В его личном кодексе чести не значилась возможность заводить роман с замужней женщиной с маленьким ребенком да еще и на глазах у ее супруга.
Митрич работал в соседнем кабинете и, насколько мог, старался делать вид, что не замечает происходящего с его женой. Если бы в самом начале Инна нашла в себе силы преодолеть душевную бурю, возможно, все стало бы на свои места, но она была не в силах сопротивляться своему влечению и ничего не хотела преодолевать.
***
Примерно через год Инна с мужем получили обещанную условиями переезда бесплатную государственную квартиру. Теперь они жили довольно далеко от моря в полупустом двухкомнатном пространстве на Вишневой улице. Из окон их нового дома на склоне холма были видны только окна соседних новостроек. В их новый район пустили единственный 44-й автобус, который больше часа полз из центра, до отказа набитый усталыми, обиженными на свою жизнь и друг на друга людьми. И все это можно было бы перетерпеть, если бы не приходилось несколько раз в неделю забегать на рынок, набивать сумки наспех купленными продуктами и долго ехать с ними домой.
В декабре 1992 года им уже не выдали очередную зарплату. Денег не хватало ни на что, даже на продукты. Она по-прежнему надеялась на посылки от родителей, которые те передавали с поездом. Инна все чаще была раздражена, обижалась на мужа, когда тот снова и снова ссылался на неотложную работу, а ей приходилось уходить пораньше, забирать из школы дочь и тащить тяжеленный портфель в одной руке, сумку с молоком, овощами и фруктами – в другой. Дома ее ждала череда неотложных дел.
Начинали с подготовки или проверки домашних заданий. К счастью, Лере легко давалась учеба и проблем обычно не возникало. Покончив с заданиями, Инна торжественно вручала рано начавшей самостоятельно читать дочери ее любимого «Карлсона, который живет на крыше», чем на целый вечер выключала ее из активных действий, а сама принималась за работу. Дочь только изредка подбегала к ней, чтобы, сделав серьезное личико, прочитать вслух очередной «невероятный» пассаж: «Переодень носки, Карлсончик, переодень носки… Пришлось переодевать, иначе она нипочем не отвязалась бы. Высоко-высоко на дереве я кое-как примостился на тоненьком сучке и, рискуя жизнью, переодел носки».
Лицо Леры расцветало улыбкой, и она, стараясь подольше удержать внимание Инны, продолжала читать: «– Ха-ха! Врешь ты все, – рассмеялся Малыш. – Откуда же ты взял на дереве носки, чтобы переодеть? Карлсон засучил штаны и показал свои маленькие толстенькие ножки в полосатых носках: – А это что такое? Может, не носки? Два, если не ошибаюсь, носочка? А почему это я не мог сидеть на сучке и переодевать их: носок с левой ноги надевать на правую, а с правой – на левую?»
Инна
