style="font-size:15px;"> – Калиста, этот дом выбрала ты. Мы растим двух сыновей, потому что ты хотела детей. Имена им тоже выбрала ты.
Калиста оставалась спокойной, безмятежной.
– Рид, к принятию всех этих решений подвел меня ты. В этом доме хотел жить ты, а я просто сказала, что мне он понравился больше остальных, хотя для меня куда предпочтительнее был дом с большим цветником на Филлмор-стрит.
– Да ведь то был не дом, а развалюха! – в отчаянии вскричал Рид.
– Да, ты так и сказал, – пожала плечами Калиста. – И я приняла к сведению. Что касается имен для наших сыновей, Брэйди звали твоего шафера, а имя Кристиан носила в девичестве твоя бабушка.
Рид знал, что она права, но не мог оставить её упреки без ответа.
– Ты сама предложила эти имена.
– Да. Потому как знала, что ты их одобришь.
Калиста посмотрела на компакт-диски, которые слушала в последнее время.
Проследив за её взглядом, он метнулся к столу и смахнул пластмассовые коробочки на пол.
Она не рассердилась. На лице её появилось грустно-задумчивое выражение. И даже едва заметная улыбка. Печальная улыбка, позже отметил он. Ни в коем случае не неприязненная. Эта улыбка происходила от глубоко запрятанного в ней «знания», как она выражалась, напоминавшего, что пришел её черед и мужу её не переубедить.
– Мальчики с тобой не поедут, – сказал он.
– Знаю, – ответила она. – Они принадлежат тебе.
Рид был вне себя от возмущения.
– Калиста, ты издеваешься? О чем ты думаешь? Ты – их мать. Ты нужна им.
Она покачала головой.
– Рид, я нужна себе самой.
16 сентября 2019 г., понедельник
Линдси выросла на «Беренстейновских медвежатах»[11] и других книжках, которые ненавязчиво пестовали в девочках убежденность, что они могут стать теми, кем захотят быть. Сама она, решив пойти на службу в полицию, даже не задумывалась о том, что служитель закона – не женская профессия. Её мать, избравшая стезю педагога, а не архитектора лишь потому, что в школе она была единственной девочкой в классе по черчению, восприняла выбор дочери как подтверждение того, что прежние условности, которые она в свое время не посмела нарушить, утратили свою значимость.
Если Рид Салливан верно оценивал ситуацию – а ничто не указывало, что это не так, – философия Марни Спеллман строилась на том же принципе, но была более радикальна: вторгалась на территорию семейных отношений, позволяя – нет, даже требуя, – чтобы жена и мать бросила супруга и родных детей.
– Должно быть, для вас это стало ударом, – промолвила Линдси. – Что она так вот взяла и ушла.
– Не то слово, детектив. Да. Сильнейшим.
– Она сразу уехала?
– В тот же вечер. Взяла с собой только то, что уместилось в два старых чемодана, и вызвала такси до аэропорта.
– А ваши сыновья? Как она им объяснила свой уход?
– При
«
