работы с философскими текстами. «Презумпция ума» означает, что не следует думать будто Декарт, Кант, или Ницше не видели тех недостатков своих концепций, которые обнаруживаем у них мы; как умные люди, они многое видели, но – они не о том говорят! И то, что мы замечаем недостатки концепций и не понимаем того главного, что авторы хотели до нас донести, – это проблема не Декарта или Ницше, а нашей неконгениальности, нашего сегодняшнего недопонимания. Иными словами, смотреть на авторов прошедших эпох свысока: этого не видели, того не учли – непродуктивная позиция, гораздо эвристичнее услышать, о чем они говорят.
Тот же принцип «презумпции ума» должен руководить нами, когда мы имеем дело с работами современников, поскольку прежде, чем приступать к погружению в постмодернистский текст, необходимо выстроить особый функциональный орган понимания – «глаза», в противном случае «сезам не откроется». Чтобы увидеть и понять, что хочет донести до читателя автор, надо произвести некоторую работу над собой, осуществить своего рода процедуру «феноменологической редукции» – очистить свое сознание от шаблонов, установок и готовых теорий. И здесь, на наш взгляд, в постмодернизме происходит любопытное сближение европейской философии с восточными традициями, где ученика долго готовят для возможности восприятия той или иной реальности (так, К. Юнг писал о «западной йоге», которая должна быть выработана европейской культурой самостоятельно, а не перенята с Востока) (см.: Юнг, 1994).
«Презумпция ума» (принцип «методологического сомнения») и коммуникативная рациональность стали методологическими достижениями постмодернизма.
ХХ в. был богат на «методологические повороты», такие как антропологический, лингвистический, исторический, культурологический, нарратологический, постмодернистский. «Лингвистический поворот» сделал язык ведущей методологической доминантой, возникло направление, известное как структурализм, оказавшее широкое влияние на различные науки. Не стала исключением здесь и психология. Однако в отечественной культуре 60‐х годов ХХ в. структурализм оказал существенное влияние лишь на развитие тартуско‐московской семиотической школы, связанной с именами Ю.М. Лотмана, В.Н. Топорова, Б.А. Успенского и др., практически не затронув психологию. Последовавший «постмодернисткий поворот» способствовал превращению структурализма в постструктурализм (различие между ними в том, что первый ориентирован на синтез, а второй на гетерогенность; структурализм использует системный анализ, а постструктурализм придерживается анализа сетевого и контекстного).
Подобный культурный контекст оказал влияние и на ментальные установки в целом. К концу ХХ в. интеллектуальный мир стал рефлексивнее и толерантнее: дурным тоном сделалось пребывать в убеждении, что исключительно наша точка зрения верна, а незыблемость личности – признак ее душевного здоровья.
