появившийся в дверях Саша. – Какого чёрта…
– Пасть закрой! – почти синхронно зарычали на него двое других.
– Эй, орлы, – сказал я, уже догадавшись, что за гости пожаловали, – если вы сейчас удостоверения не предъявите, завтра с прокуратурой разбираться будете.
– Смотрите-ка, грамотная шпана пошла! – изумился Утконосый.
Удостоверения они всё же показали. Как я и думал – уголовный розыск. На Саше лица не было. Я его как мог успокоил: недоразумение, мол, разберутся. Оделся и вышел в окружении оперативников. По дороге в отделение (везли меня на заднем сиденье УАЗа) Утконосый посоветовал:
– Дьяконов, лучше будет, если прямо сейчас рассказывать начнёшь.
Я промолчал. Меня брали на понт – обычный приём оперативников, о котором каждый дурак знает: постараться расколоть подозреваемого сразу при задержании. Виноват, не виноват, авось ляпнет что-нибудь полезное.
Ехали. Белая ночь за окошком УАЗа превращалась в блёклый рассвет. За всю жизнь до последнего года только единожды я побывал в отделении в качестве задержанного: семнадцать лет мне было, подрались во время салюта. А тут что-то зачастил.
Вот и отделение. Поднялись на второй этаж. В коротком коридорчике три кабинета; Утконосый, который следовал впереди, открыл одну из дверей и доложил с порога:
– Васильевич, взяли!
Окно в кабинете было наглухо зашторено; попахивало перегаром. Васильевич писал что-то при свете настольной лампы. Чёрные, тронутые сединой волосы с просветом на макушке; из-за ворота поношенного пиджачка торчала оборванная петелька. Дознаватель или следователь.
Меня усадили на стул и приступили:
– В какое время вчера пришёл к Розенбергу? – вкрадчиво спрашивал один.
– Где до этого был, с кем?! – рявкал другой.
– Быстрей соображай! – поторапливал третий.
Я отвечал, но чувствовал: что-то сыщики хранят в запасе, чем-то рассчитывают меня огорошить. Так и вышло. Они вроде бы уже остыли, начали говорить, что я, в общем-то, парень неплохой, что жениться мне пора и прочее. Как вдруг тот, что стоял слева от меня, обронил:
– Я понимаю: выпили, повеселились, а резать-то зачем?
И в тот же момент – уже другой, тот, что справа надо мной нависал, – заревел прямо в ухо:
– Ты Мигайло порезал?! Отвечай, сука!
Вот оно что: всё-таки нарвался неугомонный инвалид. Оперативники о нашей потасовке, надо полагать, пронюхали и решили попытать удачу.
– Да ну, ребята, смеётесь, что ли? Зачем мне его резать? – сказал я и добавил: – Он на днях меня провоцировал, так я его и пальцем не тронул – катнул в кусты его драндулет, и всё.
– Катнул, – хмыкнул один из оперативников. – Не катнул, а бросил с размаха. Думаешь, не знаем?
– Мигайло килограмм на семьдесят потянет, да коляска – пуда на два… Ни фига себе «бросил с размаха», – сказал следователь.
Он положил ручку, повернулся
