всего, я должен научиться получать знания как можно больше и как можно быстрее, и это воплощалось с большой энергией.
Я пошел в школу, когда мне было пять лет, и оставил учебу, когда мне было четырнадцать.
Мне было легко учиться.
Я быстро догнал свою старшую сестру второклассницу. Затем были куплены школьные учебники у мальчиков старшего возраста. Мне приходилось выполнять школьные задания дома. Так что я очень скоро стал чужим для своего класса, и это было большим психологическим злом для такого маленького, мягкого добродушного ребенка, которого мой отец к тому же почти совсем не понимал.
Я не думаю, что даже учителя сознавали, какую большую ошибку они сделали. Они исходили из нетребовательного простого соображения, что мальчик, которого больше нельзя обучать в своем классе, может легко перейти в следующий более старший класс несмотря на его еще детский возраст.
Все эти джентльмены являлись более или менее друзьями моего отца, и поэтому местный школьный инспектор даже закрыл глаза на тот факт, что когда мне было восемь или девять лет я уже учился с одиннадцатилетними и двенадцатилетними детьми.
Что касается моего интеллектуального прогресса, который, конечно, не требовал многого в начальной школе, то это было в определенном смысле правильно; но ментально это значило, что меня ужасно и болезненно окрадывали.
Я замечу здесь, что провожу очень резкое различие между духом и душой, между духовным и душевным.
То, что мне давали в обмен за мою маленькую душу на уроках, которые я даже не посещал еще, принимала другая сторона моей души.
Я не находился среди сверстников. Меня считали незваным гостем, и я парил в воздухе со своими маленькими теплыми детскими эмоциональными потребностями.
Одним словом, я с самого начала выбыл из класса, и из года в год становился все более чужим. Я потерял товарищей, которые оказались позади меня, и не приобрёл тех, с кем мог бы быть.
Пожалуйста, не насмехайтесь над этой, казалось бы, мизерной, крайне незначительной судьбой пренебрегаемого мальчика.
Педагог, знакомый с миром человеческих и детских душ, не колеблясь ни секунды, отнесется к этому серьезно, более чем внимательно.
Каждый взрослый, а тем более каждый ребенок желает иметь под ногами надежную твердую почву, которую нельзя утратить. Но эта опора была у меня отнята.
У меня никогда не было того, что называется отрочество, «юность». У меня никогда не было настоящего одноклассника или друга детства.
Самым простым следствием этого является то, что даже сегодня, в преклонном возрасте, я чужой на своей родине, и даже более отчужденный, чем чужой или чуждый.
Меня там не знают: меня там никогда не понимали, хотя так случилось, что вокруг моей персоны накрутилась такая паутина легенд, описать которую мне совершенно невозможно.
То, что, по мнению отца, мне необходимо
