Как в Швеции! Или Швейцарии… Не помню. Я всё время их путаю! – сказал Ярослав. – Люди боятся её! Они называют её Нежитью. Люди, которые там ещё остались, скорее будут ночевать на улице, чем попробуют войти к себе домой позже одиннадцати вечера. Но это их тоже не всегда спасает.
Парень подал мне стул, попросил присесть и начал рассказывать всё, что смог выяснить об этом доме.
Девятиэтажную малосемейку построили в конце семидесятых. Длинные коридоры, по двадцать квартир на этаже, один пассажирский лифт и помещение консьержа внизу.
Комнаты там давали молодым специалистам местного научно-исследовательского института. Целый дом, где одна молодёжь и консьержка, что следила за соблюдением порядка в подъезде. И порядок был! Чистота, красота, комсомольцы, энтузиасты – жили счастливо. По крайней мере, так писали в городской газете. Первые пятнадцать лет никаких страшилок про малосемейку не рассказывали.
Всё началось в девяносто третьем году с того момента, как бессменная консьержка умерла прямо на работе. Она была уже старенькой, с больными ногами, она давно ничего не делала, а только сидела в своей комнатке и слушала радио. Люди относились к ней хорошо, она хотя бы могла выгнать хулиганистых детей из подъезда и, если что, вызвать милицию.
Бабулька тихо померла, а на её место никого не взяли. Надо было экономить. Эту штатную единицу сократили, а помещение консьержа опустело. Его заперли и договорились принципиально не использовать. Одну комнатку на сто восемьдесят квартир не разделишь. Завалят хламом, и будет ругань. Лучше было просто завесить окно чёрной тканью, запереть дверь и спрятать ключ подальше. Это всех устроило.
– Пустая тёмная комната, где недавно кто-то умер, – нагнетал Ярослав. – В таких местах и заводится нечисть.
– С чего это вдруг? – я выразил свой скепсис.
Вместо объяснений Ярослав прочитал мне стихи:
– Если в старой табакерке век не держат табака,
Заведётся в табакерке чёрт-те что, наверняка.
И берётся чертовщина ниоткуда неспроста.
Заведётся чертовщина там, где только пустота…
«Псих», – подумал я, но продолжал его слушать. У него были деньги, а мне они были нужны!
Он рассказывал, что сначала жильцы стали слышать скрипучий, писклявый голос. Было впечатление, что кто-то в запертой тёмной комнате шёпотом, а иногда криком повторяет слова, которые слышит. Как ребёнок, который учится говорить. Но это был совсем не детский голос.
Потом жильцы стали видеть помещение консьержа незапертым – возвращаются домой, дожидаются лифта, а дверца чуть открыта и за ней мрак. Кое-кто видел женское лицо. В нём не узнавали покойную консьержку. Это была другая женщина. Да и женщина ли? Чудовище какое-то!
Чёрные провалы вместо глаз, вместо рта – круглая дыра полная острых серебристых зубов, волосы путаные, как птичье гнездо. Её и прозвали Нежитью. Сперва она только выглядывала из-за двери, а позже начала бродить
