Все-таки надо было заказать еще по паре бутербродов.
– Так вот, про пиратов, – Джа хватается за бутылку, деловито разливает по стопкам остатки. Ровно, будто в мензурки. – Что если Бог, космос, Коммутатор каким-то образом наметил этих людей? И я вижу именно намеченных. И иду за ними, как охотник, когда приходит время. Вдруг, на каждом из нас стоит отпечаток, когда и как мы умрем? Вдруг я вижу тех, на ком написано «его убьют так-то и так-то».
– Хиромантия какая-то, – бурчит Михаил.
– Не обязательно. Отметки, родинки, даже татуировки. Это-то мы не проверяли.
– Ты что, раздевать их предлагаешь?
– Мертвых – да, – невозмутимо отвечает Джа. – А живых можно попросить показать.
– Это уже слишком. – Михаил чувствует, как отъезжает. Медленно, но верно скатывается куда-то вбок, вслед за монументальной барной стойкой. Отяжелевшие руки тянет к краю стола за подвешенные к локтям гири. И желудок просится выпрыгнуть через горло. Михаил не уверен, что мутит от водки. – Я не пойду на это.
Джа – напротив – сама трезвость. Что это – трюк или фокус? Или это одно и то же? Михаил уже затрахался угадывать правильные ответы и смыслы пророческих рассуждений по погоде или рисунку морщин на лбу.
– Что за бред вообще? – со злости кричит он. – Ты сам себя слышишь, чудовище?
– Эй, парни, – раздается из-за спины. Инквизитор оборачивается через плечо, и ряды столов плывут сплошной линией, а задница съезжает со стула. Коса месит шваброй в ведре воду, глядит грозно. – Давайте без воплей на всю улицу.
– Извини, – понижает голос Михаил и, разворачиваясь, снова играет с головой в карусельки.
– Может, я и чудовище. – Джа весь как натянутая цепь. Будто зацепился за невидимую шестеренку и зафиксировался намертво – не сдвинуть. Вокруг шатаются стены, а он неподвижен. И кулаки сжаты. – Называй как угодно, ты знаешь, я в морали нихера не смыслю и всегда к тебе прислушивался. Но иногда мне видней. Если для того, чтобы отделаться от этого кошмара придется раздеть несколько трупов, я это сделаю. А если мы успеем до трупов – тем более. Они всегда и так ошалевшие, одним шоком больше, одним меньше – не велика потеря. Только скажи, Мих, ты со мной? Ты. Со мной?
Закрыть глаза и уложить голову на мягкое и теплое. Михаил глядит на тяжелую пепельницу и борется со стойким дежа вю, будто снова тесные сапоги натирают большие пальцы, грязная, давно нестиранная форма липнет к лопаткам, а через плечо перекинута лямка автомата. Правда, теперь водка, а не ядреный самогон, разжижает мозги, и потом отовсюду не воняет до обморока. Зато вот эта колкая, парализующая потребность в покое среди всеобщего пиздеца – она до сих пор рядом. Пригрелась за спиной и тыкает под ребра, будто жнец серпом.
– Да куда я денусь? – отвечает Михаил. И добавляет про себя: «На мне столько крови, хоть часть бы отмыть».
Джа умеет улыбаться, как ребенок. Разбивает вдребезги сопротивление.
– Из тебя получился бы клевый
