неподходящего слова. Он говорил: непредвиденные обстоятельства, превратности, помехи, неожиданности – в зависимости от характера возникшей проблемы. Он учил ее мыслить глубже и точнее выражать свои мысли. «Давай еще подробнее, побольше деталей», – останавливал он ее, когда она торопилась побыстрей свернуть рассказ. Тут как-то давеча, после работы, она долго думала и в конце концов нашла определение любви, которое подошло, как влитое. «Любовь, – провозгласила она, пока он варил себе кофе, – это когда два человека любят друг друга, когда каждый из них вполне способен жить один, но тем не менее они решают жить вместе. Вот это как раз наш случай».
Она удовлетворенно вздохнула, он схватил ее, и они повалились на большой продавленный диван, служивший границей между двумя королевствами: музыки и моды. «Высокой моды», – всегда уточняла Гортензия, морща нос.
– А что, если…
– Если немного приподнять полы юбки?
– А что, если… я все-таки соблазнюсь на Zitronenschnitte[1]? Он такой пухлый, такой хрустящий, и лимон в меру кислый… Вот даже не знаю… А ты что закажешь, а?
– Ничего, – оскорбленно бросила она. – Я буду смотреть, как ты ешь, и думать о своем плиссе. Может быть, немного передвинуть талию? Или не стоит…
– Ты всегда так говоришь, а потом заказываешь гору пирожных и доедаешь все до последней крошки. Вылизываешь тарелку, говоришь с набитым ртом, ты жутко противная, Гортензия Кортес!
– Это все потому, что я раз и навсегда решила для себя, что не буду толстеть. Тут все дело в стратегии. Я сильнее, чем калории. Они портят жизнь всем девушкам на свете, а я их презираю. Они обижаются на такое отношение и стараются держаться от меня подальше.
– Надень пальто, в парке ветрено. Мы пойдем пешком, развеемся.
– У Максима Симоенса в двадцать три года был свой торговый дом!
– Бери перчатки, шарф и шапочку. Оставь уже в покое это платье и свои булавки. Мое брюхо вопит от голода, ты должна покориться, женщина!
Они шли по парку навстречу шквальному ветру. Гортензия висела на руке Гэри. Он широко шагал, она семенила рядом. Он хмурился, пытаясь ухватить нужный аккорд. Она мысленно втыкала булавку в ткань платья на манекене с колесиками. Он высчитывал шестнадцатые, она поправляла драпировку. Каждый был погружен в свои мысли, они не замечали ни бегунов, трусцой круживших вокруг них, ни любопытных белок, ни лужайки и холмы, ни игроков во фрисби, ни многочисленных лоточников, продающих баварские крендельки и сосиски, санки и мячики. Зимний парк был коричневым и голым. Он сейчас совсем не был похож на те почтовые открытки, которые покупают туристы.
Деревья качались, ветки дрожали, носы краснели от холодного ветра, слезы застили глаза. Но Гортензия все равно вещала в полный голос. Словно пыталась заговорить этот странный спазм в желудке, который парализовал ее и лишал сил. Каждое утро она просыпалась с этим спазмом.
Лимонный пирог (
