на улице. Гэри уселся за круглый столик из белого мрамора, положил свой блокнот и мягкий карандашик. Официант в длинном белом фартуке и черной жилетке принес ему меню и собрался уже тактично отойти в сторону, чтобы дать посетителю возможность выбрать.
– Не надо уходить. Я уже знаю, что возьму. Густой горячий шоколад со взбитыми сливками и Schwarzwälder Kirschtorte.
И главное, побольше покоя! Покоя и тишины, чтобы наполнить ими свою мелодию. Какой же Гортензия может быть несносной! Разве вот он дергает ее за волосы, когда она делает наброски? Разве подкрадывается и целует в шею, как бы ему ни хотелось это сделать? А ведь ее склоненный затылок так и просит о поцелуе – если не об укусе! Нет же. Он просто стоит и любуется ею. Ждет, что она обернется, заметит его, вспомнит о его существовании. «Ты хоть помнишь, как меня зовут? – улыбаясь, спрашивал он ее, сидя на диване. – Я любимейший из твоих любовников». Гортензия поднимала голову от листа. Ее полные, чудесно очерченные губы изгибались в мечтательной улыбке. Глаза становились плывущими, томными. «Гэри, Гэри Уорд, что-то я такое слышала…» Он хотел впиться губами в ее губы, но сдерживал себя, она мыслями еще была в своем рисунке. И он ждал, когда она вернется на землю и падет в его объятия. Не заступать на ее территорию. Она ненасытная. Сердцеедка. Ночью такая внимательная, ласковая, днем непокорная и своевольная. «Что это на меня нашло, когда я прыгнул в такси? Да, упустил нужную ноту и обозлился. Но ноты появятся опять, я знаю. Их поманят сияющая белизна скатертей, деревянные панели на стенах, старинный паркет, скрипящий под ногами. Признак старика Фрейда бродит между шарлотками, блюдами со взбитыми сливками, тортами и бисквитами, меренгами и корзиночками, бродит в поисках пациента, который ждет не дождется, чтобы его уложили на кушетку. Я не ваш клиент, доктор Зигги, я живу в ладу со своим сознанием. Сам я вполне в своем вкусе, не пыжусь что-то изобразить, но и не прибедняюсь, ни с кем себя не сравниваю. Мое счастье в том, чтобы просто быть собой. Я похоронил отца, который забыл обо мне сразу после моего рождения, но в компенсацию оставил замок в Шотландии. Я еще не знаю, что буду с ним делать. Ее Величество бабушка отправила туда команду мастеров, которые укрепляют стены и перекрытия крыши. Ей неприятно, когда рушатся древние замки. Отец был равнодушным и одиноким человеком. И очень сильно пил. Да, верно то, что он сам приблизил час своей смерти. Должен ли я чувствовать себя виноватым, уважаемый Зигмунд? Не думаю. Мы с отцом общались только один раз*.[2] Этого маловато, чтобы наладить тесную родственную связь. А по каким признакам ребенок узнает отца? Отца, которого он никогда в жизни не видел? Что до матери… Она меня вырастила. Долгие годы была моей единственной компанией. Моим компасом, моей реперной точкой. Она воспитывала меня, постоянно объясняя, что я просто чудо. И неважно, что я не знаю, сколько будет дважды два, или не могу найти на карте Новые Гебриды. Но если вдруг я проявлял неуважение к матери – пинок под зад и давай сиди в своей комнате. Она научила уважать женщин и взбивать вручную майонез. В какой-то момент мы расстались – так было надо. Но получилось
* См. роман «Белки в Центральном парке по понедельникам грустят». (
