Он спит у себя на квартире.
– После наряда он и имеет полное право спать, – отозвался на это Мазанка.
– Однако вот полковник Эльш явился, хотя тоже был он в наряде, – качнул головой на Эльша Генкель.
– Господа! Черт возьми, так нельзя… э-э… отклоняться в спор! Что вы! Вот мы сейчас соберем мнения… Адъютант! А вы запишите!
– Слушаю! – вежливо поднялся и деловито уселся снова, выправив лист бумаги перед собою, Татаринов.
Это был скромный человек, до призыва где-то в присутственном месте служивший мелким чиновником. Он привык к тому, что все кругом него были старше его в чинах, и очень умел подчиняться и понимать с полуслова начальство. Благодаря этому уменью он как-то приспособился даже к такому путанику, как Полетика. Внешне он был благообразен, круглоголов, круглолик, с круглыми маслянистыми карими глазами, с приятной улыбкой круглых губ. Даже и руками, хотя и худыми на вид, он умел разводить как-то округло, и в силу своей природной, очевидно, склонности к таким круглым жестам, прямо по-строевому стоять он совсем не мог: держался он грудью внутрь, с наклоном головы неизменно вперед. Аксельбанты адъютанта и шпоры носил он с немалым достоинством и все порывался учиться ездить верхом, но времени для этого положительно не имел. Иногда либеральничал, например генерала Баснина как-то вполголоса назвал «кувшинным рылом». Ливенцеву был явно признателен за то, что тот не отнял у него адъютантства, когда был назначен в дружину, но подозревал, что человек он богатый, почему в лишних тридцати с чем-то рублях в месяц, какие полагались адъютанту на содержание лошади, он не нуждается, и это подозрение свое, кругло и ласково улыбаясь, высказывал не раз Ливенцеву; а когда тот однажды, сидя с ним рядом в трамвае и беря у кондуктора билет, уронил на пол пятачок сдачи и не поднял его, сказав: «Черт с ним, с пятачком! Не хочется нагибаться!» – Татаринов решил проникновенно: «Теперь я окончательно убедился, что вы очень состоятельный человек!» С ним жили в Севастополе жена и двое маленьких детей. Жена его страдала нервами и имела трагический вид.
– Вот начните с себя самого и запишите свое мнение об этом… как его?.. Миткалеве-поручике, – обратился к нему Полетика.
– Мое мнение? – очень удивился Татаринов.
– Да, вот, мнение… Украл он, то есть, или не он украл эти деньги… двадцать один рубль… а кто-нибудь еще украл…
Татаринов посмотрел, улыбаясь, на Полетику, потом на Генкеля и сказал нетвердо:
– Этого я допустить не решаюсь, чтобы он украл.
– Запишите!.. Ваше мнение, поручик? – обратился Полетика к Шнайдерову.
– Я – зауряд-прапорщик, господин полковник! – вскочил рыжебородый.
– Э-э! Ну, черт, – зауряд там, и вообще! Вот скажите ваше мнение, и все!
Наблюдая, как сидевший с ним рядом Татаринов писал против своей фамилии: «не допускает», – Шнайдеров ответил поспешно:
– Не допускает тоже!
– Что такое? Кто такой
