мне раз сказал: «Я, бабушка, здесь три месяца, и хоть в обоих Хинтоках с окрестностями немало народу и хоть, говорят, выгодно практиковать в мелких разбросанных деревнях, у меня пациентов что-то маловато. К тому же общества никакого нет, и я прямо с ума схожу от скуки». Сказал и зевнул. Я бы, говорит, «давно свихнулся, кабы не книги да ла-лаборатория и все такое. Я, мол, бабушка, создан для более высокой жизни». И опять принялся зевать.
– А он правда создан для более высокой жизни? Я хочу сказать, он умный человек?
– Ну нет, какое там умный! Уж перелом, верно, залечит и где болит нащупает, особенно если подсказать, но ох уж эти молодые люди! Доживи они до моих годов – сами увидят, какими умниками были в двадцать пять лет! А еще у него есть философие, настоящее философие, послушали б вы, что он мелет! Раз он мне говорит: «Бабушка, с вашего позволения, все есть ничто. Во всем мире есть только я и не-я». И еще говорит, что руки у человека не свободнее, чем стрелки на часах. Да, все чудные мысли, а глазами глядит куда-то вдаль, точно на Полярную звезду.
– Он, верно, скоро уедет отсюда.
– Да не думаю.
Грейс не спросила почему, заметив, что бабушка колеблется, сказать или не сказать. Наконец старуха не выдержала:
– Только не говорите отцу и матери, мисс, и я открою вам тайну.
Грейс пообещала.
– Он меня хочет купить, потому и не уедет.
– Купить вас? Каким образом?
– Да не душу – тело, когда я помру. Раз как-то я у него убираю, а он и говорит: «Бабушка, у вас огромный головной мозг, а у женщины мозг обычно на четыре унции легче, чем у мужчины». И вот – хи-хи! – стал он меня ублажать, десять фунтов пообещал, чтобы, когда помру, получить мою натомию. А у меня никогошеньки не осталось, и никто плакать по мне не будет, вот я и подумала, что уж лучше я после смерти удружу ближнему. Ну, я и сказала ему, что подумаю да скорее всего соглашусь и возьму у него десять фунтов. Только, мисс, никому ни слова, это тайна. Денежки мне очень пригодятся, а кому от этого худо?
– Разумеется. Только, бабушка, как вы могли на такое пойти! Уж лучше бы я этого не знала!
– Уж лучше бы, это верно, раз оно вам так не по душе, мисс. Да вы не тревожьтесь. Господи – хи-хи! – я еще поманежу его не год, не два!
– Надеюсь. Я даже уверена.
Тут девушка задумалась так глубоко, что беседа сама собой прекратилась, и бабушка Оливер, взяв свечу, пожелала мисс Мелбери доброй ночи. Грейс не сводила глаз с далекого мерцающего огонька, вокруг которого сейчас роились ее неясные раздумья и мечты. Она пыталась в воображении нарисовать образ философа, таившегося за полночным огоньком. Странно, что, вернувшись из огромного мира в Малый Хинток, она нашла в этом заброшенном уголке средоточие передовых идей и поступков, чуждых окружающей жизни и тем похожих на редкое тропическое растение, попавшее в деревенскую живую изгородь. Странное пристанище нашли здесь химические опыты, анатомические исследования и метафизические умозаключения.
Так она размышляла, соединяя предполагаемые занятия
