глаз покрой его выдавался своей новизной. Будь это платье даже экстравагантно – что бы это прибавило к нашему портрету? Ничто не говорит о личности женщины меньше, чем ткань, цвет, покрой ее одежды, ибо они от нее не зависят: женщина едва успевает бросить на них одобрительный взгляд, когда ей укажут, какой надо носить фасон и цвет, потому что где-то за нее уже решили, что сейчас надо одеваться так, а не иначе.
Бегло взглянув на Грейс, люди замечали ничтожно мало – главным образом то, что не было ею самой. Переменчивая и неуловимая, она имела мало общего с образом, представшим перед глазами шертонцев; она оставалась загадкой, и разгадать ее сущность можно было, лишь соединив все случайно подмеченные движения и взгляды, а на такое постоянное участливое внимание способна только любовь.
Воспользовавшись тем, что Грейс и Уинтерборн задержались в городе, Марти Саут поспешила домой: ей хотелось уклониться от встречи с ними в дороге, чтобы не помешать их приятному уединению. Она шагала так торопливо, что проделала треть пути, когда обнаружила, что в быстро сгущавшихся сумерках ее нагоняет повозка. Взбираясь на холм, она ясно различила очертания двуколки у поворота в низине: головы ехавших в ней, казалось, слегка наклонялись друг к другу, как вожжи сближают непослушных коней, – и прибавила шагу.
Между ними, однако, оказался еще один экипаж – очевидно, двухместная карета, ехавшая в том же направлении с зажженными фонарями. Когда карета нагнала девушку – а на это потребовалось немало времени, ибо Марти шагала быстро, – было уже совсем темно, и за ярким светом фонарей не удавалось разглядеть, кто сидит внутри.
Марти еще раньше подумала, что, если не отставать от кареты, быть может, удастся избежать унизительной встречи с Грейс и Уинтерборном, поэтому, когда на долгом подъеме карета поравнялась с ней, она зашагала рядом с колесами, ярко освещаемая светом ближайшего фонаря. Чуть-чуть отстав, она заметила, что карета вдруг остановилась, и, к изумлению Марти, кучер через плечо спросил, не надо ли ее подвезти. Самое странное было то, что кучер пригласил ее, несомненно, не по своему желанию.
Марти с радостью согласилась, после целой ночи трудов и дня на ногах ее одолевала усталость. Взобравшись на козлы рядом с кучером, она молча радовалась такой удаче. Кучер был огромен и суров с виду, и Марти долго не решалась к нему обратиться, но наконец проговорила:
– Кто это так любезно пригласил меня?
– Миссис Чармонд, – величественно ответил ее сосед.
Марти взволновало это имя, столь тесно связанное с переживаниями минувшей ночи, и она прошептала:
– И карета ее?
– Да, она сама в ней едет.
Марти подумала, что миссис Чармонд узнала ее в свете фонаря по стриженой голове – лицо Марти упорно отворачивала – и догадалась, по чьему желанию острижена эта голова.
Марти была недалека от истины. Из окна кареты смотрело уже не очень молодое красивое
