вынуждало ее опасаться пристрастности своего суждения и еще больше сомневаться в возможности довериться голосу сердца. Отец давно знал семью Валанкуров и считал ее безупречной. А о своем материальном положении шевалье тонко намекнул сам, сказав, что в настоящее время может предложить лишь полное обожания сердце. Он молил об отдаленной надежде, и Эмили не решалась ни отказать ему, ни вселить в него уверенность. Наконец она нашла мужество сказать, что польщена добрым отношением каждого, кого высоко ценил ее отец.
– Значит, я удостоился высокой оценки месье Сен-Обера? – дрожащим от волнения голосом спросил Валанкур, но тут же одумался и добавил: – Прошу прощения, я сам не знаю, что говорю. Если бы мог я надеяться, что вы не считаете меня навязчивым, и время от времени справляться о вашем здоровье, то я сейчас удалился бы в относительном спокойствии.
После короткого молчания Эмили ответила:
– Буду с вами откровенна, так как знаю, что вы поймете мою ситуацию и, больше того, сочтете мою искренность доказательством расположения. Хоть я и живу в доме отца, живу я здесь одна. Увы! Рядом больше нет родного человека, чье присутствие оправдало бы ваши визиты. Думаю, нет необходимости напоминать вам о том, насколько мне неприлично принимать у себя гостя.
– Не стану притворяться, что не понимаю этого, – признался Валанкур и печально добавил: – Но что же утешит меня в разочаровании? Я знаю, что огорчаю вас, и немедленно оставил бы тему, если бы мог унести с собой надежду когда-нибудь предстать перед вашей семьей.
Эмили снова смутилась и не нашлась, что ответить, остро ощущая свое полное одиночество. У нее не было ни родственника, ни близкого друга, к кому она могла бы обратиться за поддержкой в нынешней затруднительной ситуации. Единственная способная помочь родственница – мадам Шерон – то ли погрузилась в собственные заботы, то ли так обиделась на нежелание племянницы покинуть Ла-Валле, что даже не ответила на ее письма.
– Ах, понимаю! – воскликнул Валанкур после долгой паузы, во время которой Эмили начинала то одну, то другую фразу, но оставляла их незавершенными. – Я вижу, что надеяться не на что: страхи мои оказались ненапрасными: вы не считаете меня достойным благосклонного внимания. Роковое путешествие! Дни, которые я считал самыми счастливыми в жизни, омрачили все мое дальнейшее существование! Как часто я вспоминал о них с опасением и надеждой, и все же до этого момента ни разу не сожалел об их волшебных последствиях!
Голос его сорвался. Валанкур быстро встал и принялся ходить по террасе. Охватившее его отчаяние не оставило Эмили равнодушной. Симпатия одержала верх над робостью, и когда молодой человек вернулся к скамейке, она ответила с плохо скрываемой нежностью:
– Говоря, что я считаю вас недостойным благосклонности, вы обижаете и меня, и себя. Должна признаться, что благосклонность давно живет в моей душе, и…
Валанкур с нетерпением ждал завершения фразы, но слова замерли на ее
