самой Эмили, и попросил разрешения навестить ее этим вечером. Читая столь смелые строки, мадемуазель Сен-Обер удивлялась сдержанности тетушки, а закончив, печально спросила:
– Что я должна ответить, мадам?
– Полагаю, надо принять молодого человека и выслушать, что он готов сказать о себе. Напиши, что он может прийти.
Эмили едва поверила собственным ушам.
– Нет, подожди, – добавила мадам. – Лучше я сама напишу.
Она потребовала перо и чернила, а Эмили с трудом справилась с наплывом чувств. Изумление ее не было бы таким откровенным, если бы вчера вечером она услышала то, о чем узнала тетушка: Валанкур доводился племянником мадам Клэрваль.
Что именно написала мадам Шерон, Эмили так и не узнала.
Вечером явился Валанкур. Тетушка приняла его, и они долго беседовали наедине, после чего была приглашена Эмили. Войдя в гостиную, она обратила внимание на благодушный вид мадам и воодушевленный – Валанкура. Молодой человек тут же поднялся, окрыленный надеждой.
– Мы обсуждали семейные связи, – пояснила мадам Шерон. – Шевалье сообщил, что покойный месье Клэрваль доводился братом его матушке, графине Дюварне. Сожалею, что прежде он не упомянул о родстве с мадам Клэрваль: это обстоятельство послужило бы достаточной рекомендацией для знакомства.
Валанкур поклонился и хотел обратиться к Эмили, но тетушка его опередила:
– Поэтому я дала согласие на его визиты. И хоть я не связываю себя обещанием считать вас своим родственником, позволяю вам продолжать общение с моей племянницей. А если со временем шевалье в достаточной степени поднимется по службе или обретет благосостояние каким-то иным способом, то сможет рассчитывать и на создание семьи. А вплоть до этого времени я решительно запрещаю и месье Валанкуру, и тебе, Эмили, даже думать о свадьбе.
Во время этой бестактной речи выражение лица Эмили то и дело менялось, а под конец она испытала такое разочарование, что едва не покинула комнату. Не менее смущенный Валанкур не осмеливался даже смотреть в ее сторону, но как только мадам Шерон умолкла, заметил:
– Ваше одобрение, мадам, весьма лестно и почетно, но все же внушает столько опасений, что надежда кажется почти эфемерной.
– Прошу вас, месье, объяснитесь, – попросила мадам Шерон, чем еще больше смутила молодого человека, хотя при других обстоятельствах он бы только посмеялся.
– Пока я не получу согласия мадемуазель Сен-Обер, – проговорил он дрожащим голосом, – пока она не даст мне надежду…
– О, и это все? – перебила его мадам Шерон. – Что ж, я отвечу за нее, но прежде позвольте заметить, что я, как ее опекунша, считаю свою волю ее волей.
С этими словами мадам Шерон удалилась, оставив молодых людей в глубоком смущении. Победив страх, Валанкур заговорил со свойственной ему пылкой искренностью, но прошло немало времени, прежде чем Эмили настолько собралась с мыслями, чтобы осознать смысл
