ж вы его сюда пустили? Граница вон как далеко, – сурово сказал мужчина.
– Отец, можно воды испить? – Отвечать на неприятный вопрос Луценко не хотел, так как, по правде, не знал, что сказать.
Мужчина повернулся в сторону дома.
– Параска! – крикнул он, и через несколько секунд из сеней появилась невысокая молодая женщина, со светлым платком на голове, изящно гармонирующим с ее милым кругловатым лицом.
– Вынеси ведро воды и кружку в сад, – распорядился хозяин, и вскоре десантники по очереди пили холодную чистую воду, утоляя жажду под сенью яблонь и груш, чьи тени навевали приятную прохладу, смешанную с ароматом зреющих фруктов.
Напряженность была снята, дальше говорили спокойно, шутили, улыбались, обменивались новостями. Мужчину, как оказалось, звали Федор Николаевич. Было ему немного за сорок. Трудился в недавно созданном колхозе, но последние дни председатель дал распоряжение на работу не выходить, пока не прояснится обстановка.
Узнав, что в Протасах немцев тоже еще не видели, Луценко посмотрел на карту.
– Федор Николаевич, как пройти на Ковчицы? Есть хорошая дорога?
– Ковчицы? – мужчина на секунду задумался. – Там две деревни: Первые и Вторые Ковчицы, хотя дорога одна, я покажу. В целом она неплохая, но есть пара заболоченных мест, можно хорошенько застрять, если на телеге ехать. Сейчас-то она получше, не то что раньше. Старики рассказывали, что, когда с Наполеоном война была, здесь отряд польских гусар появился, в сторону Мозыря шли и остановились в Качай-Болоте на ночлег. А вечером к ним гонец прискакал с приказом срочно идти к Бобруйску, там русские войска из крепости вылазку делали. Вот гусары рано утром и ушли на Ковчицы, у командира карета была, красивая такая, резная, с позолотой. В ней он сам ехал и припасы везли. Так лошади с каретой этой перед Казенным лесом в первой болотине и застряли. Поляки ее кое-как вытащили и решили дальше с собой не брать, так как спешили. В лесу под Замошьем закопали, вместе с припасами, чтобы налегке идти. Говорили, что гусаров этих около Бобруйска перебили. Так или не так, не знаю, но обратно за каретой никто не вернулся. Местные мужики сколько лет ее ищут, да так и не смогли откопать до сих пор. Она, поди, уже совсем сгнила.
– Федор Николаевич, а ты сам-то искал? – весело подмигнул Луценко.
Мужчина улыбнулся в ответ, пригладив широкую темную бороду.
– Нет, не балуюсь таким. Да и не местный я, хоть уже почти двадцать лет здесь живу.
– О как! Как же тебя сюда-то занесло?
– Да жизнь – она такая, куда только не зашвырнет. – Мужчина налил себе воды и выпил залпом, немного помолчал. – Родился я в Чикилях, это между Глуском и Бобруйском. Отец с матерью до сих пор там живут. Как война началась, меня в армию призвали и отправили в Петроград.
– Это какая война? Империалистическая? – вмешался Гришка, сидевший рядом на траве.
– Ну, кому как, – взглянул на него Федор Николаевич, – для кого-то может и империалистическая, хотя раньше и слов-то таких
