ничтожное становится большим и значимым, а внушительное теряет форму и растворяется в звеняще-шепчущей симфонии, которой звучит лес.
Которая и есть лес.
Под древесной корой шевелятся гусеницы, устраиваясь на зимовку. Последние грибы показывают маслянистые головки из-под земли. Ветер свистит в ореховой скорлупе, проклеванной птицами. Где-то вдалеке стылый воздух пронзает поскуливание голодного оборотня. Мышь пищит в когтях филина, ветер терзает остатки листьев на деревьях, сонная рыба шевелится на дне реки, пуская пузыри. Небо пламенеет на западе; багряный сумрак полнится шепотами, шорохами, вздохами, плеском…
Тамлин вышел к развалинам и замер посреди мокрых камней, чуткий, настороженный. Шевельнул ухом – жужелица проползла по раскрошенному мрамору и скрылась в расселине. Воин прикрыл глаза и исторг из себя бледную сферу сканирующего импульса. Костюм вспыхнул и замерцал голубыми искрами, усиливая сигнал. Импульс разошелся по лесу как круги по воде и затерялся в сумеречной чащобе, резонируя со всем, с чем сталкивался.
Необходимого отклика в ответе не нашлось.
Воин двинулся к березовой роще – туда, где тремя днями ранее видел лань. Остановился на границе леса и снова просканировал периметр.
Ничего. Только поединок куницы и грызуна, который был уже обречен.
Тамлин тряхнул головой и двинулся сквозь чащу к реке.
Ночь накрыла лес плотным покрывалом; сквозь заплатки облаков выглянул берилл Эйет, когда воин уловил отклик, который искал.
Цель оказалась обнаруженной. А значит, реальной.
Судя по полученным данным, лань пряталась у берега, где речная заводь, окаймленная щетками тростника, сужалась в стремительный, очерченный крутыми склонами поток. Тамлин обошел мысок с подветренной стороны, подполз ближе к искомой точке, раздвинул поросль орешника.
Она была там. Свернулась пятном света меж ивовых корней и спала, положив голову на подогнутые ножки. Серебряный мех на боку вздымался и опускался; на изгибе шеи, обращенной к нему, пульсировала жилка.
Тамлин сбросил с плеча лук, вытянул из колчана стрелу, пропитанную ядом наэтской кубомедузы, встал на колени и натянул тетиву.
До предела.
Одно движение – и все изменится непоправимо. Мир перестанет быть открытой книгой; сам он станет слишком обычным для того, чтобы носить какой-то титул – значит, от связанных с ним обязательств можно отказаться. А для счастья будет достаточно ремесла, еды и отдыха.
Несколько теней пронеслось над прогалиной; лань вздрогнула во сне и плотнее подтянула ножки к телу.
Тамлин медлил, держа ее на прицеле. Думал о том, кем нужно быть, чтобы посягать на жизнь легенды.
Кем-то хладнокровным и расчетливым, кому наверняка никогда не снятся кошмары. И волшебная шкура ему ни к чему.
Конкурировать с этим кем-то мог разве что оголодавший зверь.
Воин чуть
