по оружейной слепящими волнами и подсвечивало каждый предмет изнутри так, что тот казался особенным и ценным.
Уникальным.
Воин медленно, бережно отложил на стол лук, положил руку на затянутую в пурпур талию, притянул девушку к себе и…
Иффиндея вдруг уперлась ладонями ему в грудь, заглянула в глаза – пытливо, взволнованно, требовательно.
– Нет. Сначала пообещай кое-что. Мне кажется, я сотворила нечто, что отнимет тебя у… – она сглотнула и торопливо продолжила. – У всех нас. Что ты возьмешь этот лук, надеясь на него уйдешь в леса и однажды не вернешься. Обещай, – она обвила руками его шею, сжала пальцы на затылке. – Обещай, что всегда будешь возвращаться. Обещай мне. Таэм…
Он хотел рассказать ей про ее свет. Про то, каким невыразимо прекрасным она делает мир. И что рядом с ней одной он чувствует себя не проклятым, а благословенным, поэтому готов возвращаться к ней даже из бездны.
Но вместо этого шепнул:
– Я обещаю.
Так тихо, что сам едва расслышал.
Наклонился к ее лицу, пьянея от аромата мелиссы, что исходил от золотых волос. В первый раз коснулся мягких, прохладных губ – так осторожно, как только мог.
И не посмел ступить ни шагу дальше.
Глубокий, протяжный звук – не то пение, не то стон океанской бездны – вырвал его из сна, заставил осознать, что это лишь видение. Иффиндеи больше не было рядом. Пол под ногами исчез; Тамлин почувствовал, что проваливается в никуда, падает в пропасть. Отзвуки вопроса загудели внутри головы, перекликаясь и множась.
“Кто ты?”
Верх одаренности. Мастерство, отточенное до такого уровня, что ему не осталось места в мире живых. Теперь я бы успел, Иффэн. У того, кем я стал, хватило бы времени на то, чтобы обогнать смерть…
… а кем я стал?
Пустотой лесной прогалины?
Отражением в чужих зрачках, расширенных до предела?
Бороздой, оставленной на изгибе дерева?
Я был чем-то.
Но вот-вот могу стать ничем.
Как же далеко я нынче зашел. Слишком далеко.
Бесконечно.
В темноте проявляются скопления звезд, складываются в силуэт белой лани. Лань опускает голову к жемчужным копытцам, смотрит исподлобья.
Формирует мыслеформу – уже не вопросительную.
Утвердительную.
Отзвуки этой мыслеформы обращают время вспять; мир изгибается, закручивается в спираль, верх и низ меняются местами. Падение превращается в полет, в скольжение сквозь пронизанную светом толщу воды, в отчаянное стремление выбраться из глубины на поверхность…
Он с трудом открыл глаза – дневной свет болезненно ударил сквозь веки.
В вышине зашумел лес, где-то рядом плескалась вода, под пальцами заскрипела речная галька. Костюм вымок насквозь, но уцелел и судя по
