скола. Нашел за балконными шторами отбитый герб Мирисгаэ, подержал его в руках, сжимая и разжимая пальцы, вернулся к креслу и приклеил его на вершину вензеля.
После чего подхватил кубок, направился в спальню, взглянул на портрет Иффиндеи и произнес:
– Знаешь, Иффэн, что удивляет в последнее время меня?
Он опустил взгляд ниже, всмотрелся в глубину собственных глаз. И тихо ответил:
– Ничего.
Тем же утром андар'элле, что выехали несколько дней назад из Мирисгаэ, достигли горного королевства.
Эльне с волосами цвета клевера поднялась на северную башню, вынула из клетки большого ворона, заглянула ему в глаза.
Глаза птицы были черными, с алыми сполохами в глубине, как брошенные на пепел угольки.
Эльне прикрепила к лапке птицы скрученный пергамент и выпустила ее. Ворон сделал три круга над башней, хрипло каркнул и исчез среди горных пиков.
Записка на его лапке гласила:
"В лесном королевстве объявилась белая лань".
Междуглавие. О покровительстве
Моя жизнь изменилась.
С тех пор, как Нечто темное покинуло меня, двуногие стали казаться не такими уж страшными.
Детеныш, которого я укусил, зачем-то навещает меня, издает непонятные звуки и пытается погладить сквозь прутья. Я рычу и ощетиниваюсь, хотя кусать его мне совсем не хочется.
Мне нравится чувствовать, как от него исходят волны страха. Значит, я сильный и могущественный! Но вслед за страхом я чую что-то другое, от чего перехватывает дыхание и хочется припасть на передние лапы, бестолково виляя хвостом и покусывая подстилку.
Но сегодня ко мне пришел не он. А другой – тот самый, с глазами цвета замерзшей воды, в присутствии которого хочется съежиться не только мне, но и другим двуногим.
Он взял мою клетку и понес куда-то. Он нес ее так долго, что я почти задремал – но встрепенулся, когда почуял прохладу свежего воздуха.
Дневной свет, от которого я успел отвыкнуть, слепил. От необозримости пространства закружилась голова. Запахло прелыми листьями и перезрелыми яблоками, которыми любят лакомиться косули. От страшного двуногого пахло еще чем-то, резко и отталкивающе. Он вынул из складок шкуры плоский предмет и приложил к губам. Неприятный запах усилился. А он поставил клетку на траву и распахнул дверцу, через которую меня, обычно полусонного или связанного, вынимали для манипуляций.
Чуя подвох, я замер и ощетинился, не спеша покидать убежище. Кто знает, какая хитрость пришла ему на ум?.
Двуногий с льдистыми глазами оскалился и снова приложился к плоскому предмету. Внутри плеснула жидкость.
А в саду заголосили дети.
Их было так много и звучали они так громко, что я поморщился и закрыл лапой ухо.
– Вельзебуб! Вельзебуб! – выкрикивали они, и в звонком хохоте слух помимо воли различал хорошо знакомый мне голос.
Я принюхался, затем
