неужели я все сейчас потеряю в одно мгновение? В результате нас все-таки обнаружили, и нравственность не самой святой ленинградско-днепропетровской троицы была спасена. Я тут же забыл о малодушном желании смыться, все мое существо требовало второй серии, продолжения мыльной оперы.
Дуэнья, хамоватая баба-яга, спросила с издевкой: «Что с вами, молодой человек? Что-то вы с лица спали, может, живот болит?» «Милая, милая ведьма, – мысленно умолял я, – оставьте меня рядом с просыпающейся женственностью этой юной днепропетровской дивы, оставьте меня на каменной крыше в самом центре субтропического рая, и пусть время для меня остановится».
Наши желания не всегда находят понимание в персонах, в которых грубость и дикость свили основательные гнезда!
Первое прикосновение ундины, первое прикосновение к ундине. Сладкие воспоминания. Нет, это все же не моя идеальная подружка. Откуда-то из глубины изредка всплывали полупрозрачные, колышущиеся воспоминания, контуры того, что было на самом деле. Что это за объятия? Ни трепета, ни теплоты, тем более – жара, смешанного с порцией яда. Нет, совсем не так должна была бы воплотиться в жизнь моя мечта о девушке-нимфе.
Недели через полторы ребята из нашей компании вернулись домой после отдыха. Я спросил об аккордеонистке из Днепропетровска. «Ах, эта… – ответил кто-то неодобрительно. – Она была с Владиком Ухновичем». – «В каком смысле была?» – «Во всех смыслах».
Гром среди ясного неба!
Владик был нашим общим знакомым, вообще говоря, тоже из нашей тусовки – маленький, краснолицый кабанчик, наглец, нарцисс, скрытый мизантроп, его не любили. Моя неприязнь к нему почему-то перешла и на юную нимфу с Украины. Как же она могла? С Владиком, бр-р-р.
Я не переживал. Хорошая девчонка, ничего не скажешь, но еще не моя русалка.
Как-то с Аганиппами у меня поначалу не клеилось. Они задумчивые, и я задумчивый, может, поэтому?
Однажды теплой ленинградской осенью целый вечер провел с черноволосой ундиной. Очаровательная девушка, фонтан женственности, брызги шампанского. Гуляли вдоль каналов, говорили о кино и театральных премьерах. Расстались как лучшие друзья. Целовались напоследок. По-настоящему целовались. Но она телефон не оставила и встретиться еще раз отказалась. Категорически отказалась. «Ни к чему все это» – так и сказала.
Потом, прохладным октябрьским днем, тоже в Ленинграде, – с другой Аганиппой – все было наоборот. Тоже долго гуляли. Но не обнимались, не целовались. Очень грустная была девушка, молчаливая и задумчивая. Проводил ее до дому. Она согласилась, чтобы я зашел. Попили чай. «Поздно уже, – сказала она. – Давай стелиться, спать пора». Очень похоже на то, что было на юге с аккордеонисткой. Почему она сказала это так буднично, без тени волнения? Мы даже руками не касались друг друга. И опять я струсил. Только в этот раз – на самом деле. Покинул поле боя. Позорно бежал. И больше к ее дому не подходил. Не
