уходящем во тьму веков прошлом (Коулман, 1964, с. 159–160; Боулер, 1976, с. 16–22). Более того, ни словом, ни намеком не упоминая о Боге, якобы последовательно раскрывающем Свои творческие энергии в виде сотворения новых существ, Кювье напрямую связывал изменения, которые мы видим, например, в палеонтологической летописи рыб, с изменениями (климатическими и прочими) на Земле и, вероятно, про себя считал, что то же самое применимо и к другим организмам. Короче говоря, хотя Кювье ратовал за гармонию между наукой и религией, он всячески заботился о том, чтобы между ними была соблюдена дистанция. Отношения между наукой и религией были наваждением или страстью, в большей мере свойственными британским ученым, как мы это увидим из последующих глав. И я искренне надеюсь доказать, что это было одной из причин того, почему дарвиновская революция имела место именно в Британии, а не где-то еще.
Британское общество и научное сообщество
В 1830 году, когда на престол взошел король Уильям IV, Британия представляла собой страну парадоксов: в некоторых отношениях британцы были самой передовой нацией Европы, а в некоторых – самой отсталой (см. Билз, 1969; Дж. Ф. К. Гаррисон, 1971). Промышленная революция развивалась здесь такими темпами, как ни в какой другой стране: техника применялась как в производственной сфере, так и в жизни в целом столь повсеместно и такими темпами, что весь XIX век Британия оставалась самой мощной державой мира. Не следует забывать и о том, что революция происходила и в сельском хозяйстве тоже, ибо при обработке и возделывании земли применялись самые передовые научные методы, значительно увеличивавшие урожайность посевных культур. Таким образом, продовольственные запасы возрастали, что позволило кормить и снабжать продуктами все увеличивавшееся население страны, которое быстро урбанизировалось, так как новые большие города, возникшие в Северной и Центральной Англии, нуждались в дешевой рабочей силе, а ее-то как раз и поставляли сельские окраины. В 1831 году общее население Британских островов равнялось 24,1 миллиона человек, из которых примерно треть составляли ирландцы. Лондон был крупнейшим городом с населением в 1 900 000 человек (13,5 % от числа населения Англии и Уэльса). К 1851 году население Лондона выросло до 2 600 000 человек. Что касается других городов, то население Манчестера в тот же период выросло со 182 000 до 303 000, Лидса – со 123 000 до 172 000, Бирмингема – со 144 000 до 233 000, Глазго – с 202 000 до 345 000 человек, а население Брэдфорда, составлявшее в 1801 году всего 13 000 человек, в 1851 году выросло до 104 000 (Дж. Ф. К. Гаррисон, 1971).
Однако как в политическом, так и в социальном отношениях Британия оставалась почти феодальной страной. Власть была сосредоточена в руках весьма немногочисленной горстки людей, которые в большинстве своем не были ни промышленниками, ни предпринимателями, а представляли собой титулованную аристократическую знать – крупных землевладельцев (партия вигов) и мелких землевладельцев, или джентри (партия тори). Большинство людей
