на землю, привычно сдвигая очки на лоб, обошел машину и открыл дверцу с моей стороны. – Тут ступенька, осторожнее…
Он принял меня в объятия так легко и бережно, словно ловил в ладонь тополиный пух. На мгновение я оказалась прижатой к его груди, но тут же отстранилась, потому что со всех сторон на нас глазели горожане. Мальчишки со свистом и улюлюканьем скакали вокруг, вереща еще громче и пронзительнее клаксона, но кроме них восторг был лишь в глазах графа. Остальные смотрели на нас настороженно, а некоторые – с испугом.
– Даже не пикнула, – сказал граф одобрительно, снимая с меня шубу и бросая ее на сиденье. – Идем, здесь есть кафе, где подают отличный чай. У нас есть полчаса, пока мама с отцом сюда доберутся, а ты замерзла.
Я и правда продрогла, и больше всего мечтала поскорее оказаться в тепле и у зеркала, потому что представляла, на что сейчас похожа моя прическа.
– Когда я первый раз прокатил мать, – рассказывал мне граф, – она визжала не переставая.
– Прекрасно ее понимаю, – с трудом выговорила я.
Граф засмеялся и повел меня к двухэтажному домику, увитому плющом, над дверью которого красовалась надпись, сделанная в стиле прошлого века – с вензелями и фигурными завитушками над заглавными буквами: «Чайная «Пепел роз» у мадам Эсмеральды».
– Что думаешь об этом? – небрежно спросил Этьен, кивнув в сторону машины.
Но его небрежный тон меня не обманул. Если он готов спрашивать мнения жены, которую не уважает, и один вид которой доводит его до бешенства – значит, этот странный аппарат очень для него важен.
– Думаю, что это – чудо, – сказала я совершенно искренне. – Мне это кажется настоящим волшебством.
– Волшебство – сказки для бабушек, – заявил граф, ухмыляясь, но я видела, что он доволен. – Это одно из последних изобретений, двигатель внутреннего сгорания, установленный на этой малютке, сильнее пяти лошадей…
Он принялся с увлечением рассказывать мне об устройстве железной машины, одновременно заводя в чайную.
Мы сели за столик в уютном небольшом зале, и граф сделал заказ, не заглядывая в меню. Нам принесли фарфоровые белоснежные чашки и пузатый чайник в стеганой пестрой грелке. Чай пах мятой и был обжигающе горячий. Я с наслаждением грела озябшие ладони о чашку и слушала, как Этьен рассказывает о том, что хочет усовершенствовать модель самоходной машины, поставив ее на амортизаторы, усилив привод и сделать сиденья с ремнями, чтобы пассажиры не вылетали за борт.
Я увидела свое отражение в витрине и запоздало вспомнила, что хотела посмотреться в зеркало, но не осмелилась перебить графа. Впервые он говорил со мной без неприязни и наигранного радушия.
– Хочу пустить их на поток, – Этьен позабыл о чае, чуть наклонившись ко мне и поставив локоть на спинку моего стула. – Чтобы у каждого в нашей стране была такая малютка. Взгляни на моих родителей – вот они приехали на лошадях, но их нельзя оставить так, как мы оставили машину. Лошадей надо распрячь,
